Движемся по обе стороны одного стекла,
с прижавшимся к нему кусочком неба,
которое разбить невозможно...
Мы это знаем, но улыбаемся друг другу
(улыбки – это самое искреннее, что у нас есть, только...
одна живая и меняется, а другая – застывшая маска)...
дарим обещания, в которые не верим...
пишем на стекле чем придётся, всё подходит:
от алмазной пыли до тюбика губной помады,
завалявшегося в зеркальном шкафчике ванной комнаты...
удивляемся цвету линий на запястьях и пульсу,
кажется, что это нос взъерошенного пса
тычется под кожей в нашу бесконечность,
которая сорвала гроздь черноплодной рябины,
раздавив её между пальцев...
Мы даже научились читать и писать наоборот,
чтобы не доставлять неудобства друг другу,
а на самом деле, чтобы сложнее было читать между строк,
бессмысленно скучных в разлуке...
Когда-нибудь, обязательно утром, мы ворвёмся в город,
распахнутый навстречу морозным, звенящим на солнце ветрам,
смотрящий на звёзды сквозь призрачный дым от дыханья веков...
пересечёмся параллелями и вертикалями нашей памяти,
и превратим её в лунный камень, обитаемый внутри,
чтобы вокруг поверили в его неземное существование
и вспомнили детство, в котором ждут... и...
я не могу разбить это стекло... потому что...
оно покрыто амальгамой с твоей стороны...
|
с липким кусочком неба,
(небо разбить невозможно)
Улыбками щупаем друг друга.
У кого она живая, у кого – маска?
Даже маске живой словам не верим.
Маске подлой не верим тоже.
На обычном стекле – больше вере губной помаде,
Чем алмазу,
на их языке, очень врут по стеклянной глади.
Где все стеклянные записи наоборот
Можно и так прочитать, но совсем не секретно.
Так примитивно, и может, сосем незаметно
Буквы написаны тайно, в разброд.