В стоунхенджах пустынных
собак уж давно не видать,
Поисчезли куда-то
добрейшие грустные псы.
В альбионы, наверно,
пустились они погулять
По лугам, отсыревшим
от утренней свежей росы.
По траве, словно волки,
собаки рысцою бегут,
Удивителен их
молчаливо-задумчивый бег.
Рассыпается каплями солнца
цветастый салют.
На туманной реке
силуэтом чернеет ковчег.
Полыхнуло из тучи
внезапной и мощной грозой.
И разверзлись сильнейшим
дождём проливным небеса.
Прекратил свою песню
в соседнем лесу козодой,
Вместе с ним поутихли
и птиц, и зверей голоса.
Сбились в кучу собаки
на ставшем вдруг морем лугу,
Пропитались водою
наверно, до мозга костей.
Но гроза вдруг ушла,
им оставив на память дугу
Яркой радуги…
Тихо без неба страстей…
Отряхнулись собаки
и дальше продолжили путь,
Козодой оживился
на ветке в сосновом лесу…
Написал этот стих
и спросил себя: в чём его суть?
А ни в чём.
Попытался воспеть я природы красу…
Ноги в тапки засунув,
на кухню я молча прошёл.
За окном мокнет
стая голодных бродячих собак.
На душе стало грустно,
но в целом-то всё хорошо...
Да ещё если знаешь,
что в кухне в шкафу есть коньяк... |
А наши каменные джунгли через какое-то время точно будут похожи на стоунхенджи. И собаки о нас забудут.