Зашла в свой дом, в котором нет ни звука.
Вчера в нём воцарилась тишина.
Ни шороха, ни шёпота, ни стука.
Откуда взяться им – ведь я одна.
В нём нет движенья – будто всё застыло.
Часы с кукушкой встали на стене.
Всё стало ненавистно и постыло,
и безразлично как-то стало мне.
Бутылка недопитая на кухне.
И полное отсутствие вещей
Его…
И голова с расстройства пухнет:
кому теперь варить мне щей-борщей?
Любимые картины потускнели –
Моне, Мане, Лотрек и Ренуар.
И чьи-то (я забыла) акварели:
Стив Хэнкс(?), Уайт(?) и кто-то из ЮАР.
Букет изящных роз пришёл в негодность –
осыпались вдруг разом лепестки.
И в воздухе повисла безысходность –
флюиды в нём мучительной тоски.
Следы печали на хрустальной вазе.
Мутнеет благородное стекло.
– А нет ли между Ним и вазой связи? –
спрошу себя, вздыхая тяжело…
И в доме появилась паутина –
её придётся веником собрать.
На вешалке нет куртки из ватина,
пропала со стола моя тетрадь,
в которую писал свои сонеты
мой дорогой любимый человек.
Хорошим был он, думаю, поэтом.
Но вдруг ушёл…
Боюсь, ушёл навек.
|
Да, в общем-то, если честно, я вообще не помню прецедентов. Ваш случай, пожалуй, первый.
Лирика это