Вечер память снимает слоями, как краски с холста,
как с ввалившихся глаз пелену беспробудного пьянства...
Я впервые тебя увидал в день распятья Христа,
в разномастной толпе, ошалевшей в своём горлапанстве.
Ты прости, что в тот день я смотрел на тебя свысока...
Пред толпою с извечною жаждою зрелищ и хлеба
по соседству с Христом на пробитых гвоздями руках
обвисал на кресте под презрительным прищуром неба.
Безучастный палач, промахнувшись, колол наугад...
я смотрел на тебя в завершительном приступе боли:
я вернусь отыскать этот полный страдания взгляд,
если тот, по соседству, не лгал и воскреснуть позволит.
Не солгал... я воскрес и вернулся в обличье ином.
И закат, отливая тонами начищенной меди,
преломлялся в следах от клинков на доспехе стальном...
И в алмазных подвесках и серьгах блистательной леди.
И глотала земля пересохшая свежую кровь,
и толкли её впалую грудь с упоеньем копыта.
Я тебя отыскал...мы по разные стороны вновь:
в ложе - ты, я - в ристалище, кровью и потом политом.
Этот взгляд... и наклон головы... и волос завиток....
Хаотически бесится пульс: это ты, несомненно!
А потом - темнота... и кистень, проломивший висок...
и на горле моём сарацина стальное колено.
Но сегодня, в пришествии третьем тебя я обрёл.
Ни орущей толпы... ни креста... ни коней... ни доспехов...
Бог устал истязать и мосты между душами свёл.
И судьбу залатал, как на старом хитоне прореху.
Я скажу тебе то, что тогда не судилось сказать.
И закон бесконечных кругов возвращений нарушу.
Пусть меня отвергали в своей чистоте небеса -
лишь бы ты не отвергла тобой восхищённую душу.
Мне ладонь протяни и позволь быть с тобою всегда,
чтоб судьбе воедино сливаться с твоею судьбою.
А когда в небе вспыхнет, сжигая живое, звезда -
я с тобою хочу умереть...и воскреснуть с тобою... |
