Я правды не ищу, она – во мне. Груба, цинична, но не хуже божьей.
Утратившая в спросе и в цене, забитая, затравленная ложью.
Уставшая отстаивать себя, махнувшая на всё и вся рукою,
живущая, отчаянно скорбя, в инертном состоянии покоя.
Я сшил её из яви лоскутов и жизнь вдохнул в артерии и вены.
Увы, моё создание – Никто. Её удел – забвение и стены
палаты скорби собственного «я» и рукава узлом на пояснице.
Глоток тоски и омут забытья… В потоки – дни и годы – в вереницы…
Живёт в моём рассудке, как аскет, в посте, молитве, но порой бывает,
что рвётся через дверь души на свет – жестокая, безудержная, злая.
Лоскутный монстр, свирепый пёс цепной – свести, пока жива, с неправдой счёты.
Уделать… разорвать… любой ценой… до хрипоты, до боли, до икоты
отстаивать себя наперекор рассудка гласу, рвать с груди рубаху,
не слыша, как вонзается топор в смолой и кровью плачущую плаху.
В любом столетье «смутны времена». Помалкивай-ка, лучше, кондовая.
О том, что пятый год идёт война… глаза на смерть и слёзы закрывая…
Молчи, что собирает дань погост безвинных душ, схороненных в суглинке.
О том, что безучастный к нам Христос – шарж на Творца на глянцевой картинке.
Избавиться и думать не моги. А между тем, сие легко и просто:
позволь себе, единожды солги. Но, не могу. И ходит, как апостол,
она везде за мною по пятам и верит свято, что пробьётся в люди.
Наивная святая простота, помешанная, как дитя, на чуде…
Несёт свой очищающий огонь, стучится в души, как в таверны странник.
А за её спиною – бледный конь, в седле – её палач, Четвёртый Всадник
|
Сплошная боль и безысходность...
Спасибо, Олег.