Ещё не отравлены вдохи цианом костров,
но высек искру, ударяя копытами оземь,
срывая листву с тополей в лабиринтах дворов,
скакун, что объявлен в забеге под номером "восемь".
У лета ещё не блестит серебро в волосах,
не смеет никто обозвать краснощёкое "бабьим",
но сердится громом безвестный портной в небесах,
сшивая косыми дождями разверстые хляби.
Ещё не примяла осенняя поступь траву...
Но скоро взметнётся над городом яркое пламя
и бог - розенкрейцер в червонное злато листву
легко обратит колдовством философского камня.
Уставится в душу печаль, как на жертву змея...
И выведет мысли из порта в холодную просинь...
Но осень у каждого личная. Эта - моя.
И, я убеждён, далеко не последняя осень.
Новая осень, как блажь, представала иной:
сыпала лаской... "слетала" с анданте на скерцо...
пылкой любовницей и охладевшей женой...
хлюпала грязною жижей в поношенных берцах...
плавила мир оловянный в горниле стекла...
в тигле небес, закопчённом промышленным смогом...
копотью чёрной въедалась в нарезы ствола
и раскисала холстами работы Ван Гога...
Каждая новая осень сжигала мосты,
перенимая сестрицы ушедшей привычки.
Тлели в тумане рябины... и тлели костры...
и бомж инвестировал злость в отсыревшие спички...
Графиня, цыганка, гулящая девка, змея...
И возраст не важен её: пятьдесят... двадцать восемь...
Ведь осень у каждого - личная. Эта - моя.
Не троньте. Ищите свою сумасшедшую осень.
|
