название рабочее. Пока что лучший мой стихотворный рассказ. В нём есть всё из моего видения мироустройства в жизни на земле, кроме разве что человеческой любви. Если по смыслу появятся вопросы, задавайте, распишу.
ШРУТИ
Венчается раб божий Михаил
И та, что жить не даст ему спокойно
Не хрустом от любви прогнутой койки,
Не тем, о чём тот вслух просил.
В одном лице страдалец, истязатель
И наблюдатель пыток тех извне
С разбитой камерой на выцветшем ремне,
Клянущий ручкой «вбогадушуматерь»,
Он в рваных тапках светит босотОй у алтаря.
Свидетель пьяный в бок его пихает,
Кадила рвотогонный запах хая
И затянувшуюся службу матеря.
Свидетель снова рвётся в гвалт спиртной,
Ему сие мероприятие постольку,
С последних сил отплясывая польку,
Спасти пытается и честь, и мочевой.
Свидетельница с отвращением глядит,
Всю перспективу спать с ним отметает.
Её морали планка небольшая,
Но перегаром больно уж смердит.
А жениху он друг и вечно под рукой,
На шее баб домашних безработный лодырь.
Его жена, кстати, спокойная поодаль,
Что тот уже для женщин никакой.
Сестра невесты бледная с косой
До облачённой вечно в траур пятой точки.
Перетрухаешь, встретив в переулке ночью
Её малёванное в готику лицо.
Она невесты младше и при свете дня
Нередко выглядит значительно милее.
Стоит в тени и сверлит взглядом-дрелью
Попа, икающего, знАменье творя.
С камнями за щекой Марлон Брандо
В извечной роли Вито Корлеоне
На взводе загнанным в патроннике патроне
Следит, чтобы позор в дом не ворвался через дочь.
Знакомьтесь, тесть. Зайдя последним в храм,
Всё оценив, под дверь закрытую подвинул
Для подношений тумбочки станину,
Чтобы отсечь возможность всяких драм.
Его жена – обтянутая платьем из полос,
Манто её из африканской жизни миф являет,
Как зебру леопард, не торопясь, съедает
Средь золота и крашенных волос.
Блондинка. Мачеха, по счёту третья что ль,
Не выключив звук, чатится в айфоне,
Не зная разницы иконкою меж и иконой,
Комфортно чувствует себя и с этою, и с той.
Мать не явилась. А была ли мать?
О ней даже жених ни раз не слышал,
Будто невеста из пробирки вышла
И колыбель свою сама взялась качать.
Нет братьев, кстати. Но будь здесь они,
Сорвали бы гостям и зданью крышу.
С рожденья трут, друг друга кто сильнее, выше
И умней. Хотя тупые оба кобели.
Отец мечтал, чтоб выросли мужи,
Но чёртов норов им судьбу ломает:
На нарах Сенька пятый год чифир гоняет,
ВэВэшник Пашка его в зоне сторожит.
Родные все её. Но есть тот, кто родней.
У ризницы в сиянии кандила
Намерения скрыть приторно-милой
Улыбкою пытается своей.
Он женихом замечен в этой суете,
Тому ничто не тайно в этом человеке –
Виновницы торжеств давнишний пекарь.
Ещё он к мачехе план строит и к сестре.
Не в курсе тесть, иначе был бы евнухом мажор,
В порыве гнева не удержит дона Вито,
Что тот сын депутата и бандита
И безотказно прёт, на что кладёт свой взор.
Колышет клирос пение псалмов.
Водой пришедших с кисти окропляя,
У тестя взятый пресс тайком листая,
Заканчивает службу толстый поп:
«Целуйтесь, кольцами меняйтесь, в добрый путь».
Как будто так и надо, чтоб невеста
Присутствием почтить не захотела мессу.
Король однажды польский Сигизмунд
Москвою править так послал сынка,
А наши патриархи и боярство
Произвели венчание на царство
Пустого трона, этот не прибыл пока.
Идёт жених и щурит левый глаз
На бьющий свет из приоткрытой дверцы,
Невесты нет, но чует жопою и сердцем,
С её роднёй, чем с ней, судьба конкретнее сплелась.
На паперти бомжи, летящий в харю рис,
Мажор, дон Вито, мачеха без вкуса,
Сестрица-смерть, вор в доме Иисуса,
И всё это она – невеста – жисть.
Нелепый фарс Кустурицы, а выйти вон
Ужасно страшно, хоть и со ступенек
Скатиться вниз от храма можно, хрупнув шеей…
Такой приснился Михаилу сон.
