Весь день стояла на перроне.
Зачем? Не знала и сама.
Замёрзла в тоненьком капроне,
поскольку началась зима.
И нет чтоб как-то утеплиться,
чтоб не простыть, не заболеть,
не оказаться вдруг в больнице…
Нет! Ей хотелось умереть…
Она стояла на перроне,
она встречала поезда.
Лишь иногда слезу уронит,
прошепчет что-то иногда…
Скрипят вагоны в сочлененьях,
мелькает в окнах слабый свет.
Нет, не случилось возвращенья…
Но почему? Кто даст ответ?
– Вернусь! – сказал он, уезжая, –
Ты только очень-очень жди.
Она стоит, почти больная,
идут ли долгие дожди
метут ли нудные метели
иль солнце жарит день-деньской.
Стоит… А вы чего хотели?
Характер у неё такой.
Раз он сказал «дождись», то значит
она хоть вечность будет ждать.
Взгрустнёт немножечко, поплачет
и снова поезда встречать…
…А где-то там, в подлунном мире,
среди нехоженой тайги
в забытом уголке Сибири,
где в небе реют канюки,
на берегу реки глубокой
среди осин и кедрача
стоит избушка одиноко
под брошенным гнездом грача.
Её портрет у изголовья,
стол, неотправленный конверт
с письмом, наполненным любовью,
палитра, кисти и мольберт,
этюды, краски и картины,
на поезд купленный билет,
седые сети паутины…
И никого в том доме нет… |
* * *
Укутав щёки глубже в ворот,
С глазами, полными печали,
Она стояла. За плечами
Ночь.
Фонари.
Сугробы.
Город.
Неслись во тьму составы мимо,
От шпал откалывая льдинки,
И тонкую наслойку грима
Рвала горячая слезинка.
Мелькнули жёлтым шлейфом окна,
И гул за поворотом замер…
…Она погасшими глазами
Смотрела вдаль хмельно и мокро.
А там, во мраке, снежной складкой
Залёг сугроб, что мчал по следу.
…Ведь говорил же Он: «Приеду.
Ты только жди, родная, ладно?»
Уже весну сменило лето,
Дождями отстучала осень,
Ждала. Писала. Нет ответа.
Ожогом в сердце: «Бросил, бросил!»
В ночи дрожит звезда высОко,
К утру в сыром тумане тонет,
А на безжизненном перроне –
Она, больна и одинока.
…А где-то, в трёх часах полёта,
За сотни вёрст, рассветных дымок –
Крест у дороги.
Насыпь.
Снимок.
Его улыбчивое фото.
Спасибо!
Жму руку.