Толерантность – не мой конёк, я циничен, зол.
И креста на мне нет, как у праведных божьих слуг.
Потому правду – матку в глаза: мне не брат «хохол».
И плевать, что от этого чей-то страдает слух.
Господа демократы поморщатся «Вот же гад…
Бескультурная бестия… неуч… болван... дикарь…»
А вы ни разу не слышали песнь, что поёт снаряд?
Не вдыхали ни разу взорвавшейся мины гарь?
Как по телу раба хлёстко ходит тугая плеть,
оставляя признания – шрамы своей любви,
по окраинам непокорённых гуляет смерть,
города да забытые веси топя в крови.
Остывает на колком январском ветру слеза…
Опадает по лету росой в полевые травы…
У чистилища очередь: «Эй, отворись, Сезам!»
И вдогонку оскому набившее «Нэньке слава!»
За детей, не успевших распробовать жизни вкус…
За юнцов, не успевших признаться в любви своей…
Каждый день небеса вынимают «двухсотый» груз
из расставленных смертью капканов, силков, сетей.
Пятый год под прицелом… Донбасс – как второй Афган…
А у смерти «приход» за «приходом», не слезть с иглы…
На истерзанном теле не счесть не заживших ран,
что оставила доллара паства, сиречь, «хохлы».
Стала твёрже подмётки от ласки войны душа,
а у времени сил не найдётся загладить след
от ожога, который оставил на ней пожар,
обративший в золу пять из даренных Богом лет.
Много выпито горя, но, чувствую, не до дна.
Каждый день ворошат золу, не дают остыть
те, на ком за союз с преисподней лежит вина.
Не прощу. Никогда. И сынишке не дам забыть…
Не позволю забыть гаубичных январских гроз…
И качелей, прошитых осколками, во дворе…
И под гул артобстрела на веках жемчужин – слёз…
А прощенье в христовой манере – великий грех.
Не учу ненавидеть. По факту – он должен знать,
что у бесов чужой язык и двухцветный флаг,
под которым хотел речь родную и жизнь отнять
прославляющий «нэньку» проклятую злейший враг.
Эту злость сотни тысяч моих земляков поймут,
боль войны не унять, да и горечь слезой не смыть.
Сроки выйдут и летопись горя в архив запрут.
Не прощу. Не забуду. И сыну не дам забыть.
|