Священник православный, много лет
Желал я страстной близости с Иисусом;
Являть хотел собой небесный свет,
По жизни следуя библейским курсом.
На Пасху уж тринадцать лет подряд
В Иерусалим паломничал с надеждой.
И мыслил: может быть на этот раз
Душа найдёт святую безмятежность.
В Великую субботу шёл я в храм,
Где благодатный огнь являлся снова
В свидетельство присутствующим, нам
О славном воскресении Христовом.
Но радость омрачала суета
Людей галдящих и монахов гордых.
И мысль сверлила - нету здесь Христа
Ни в городе, ни под церковным сводом.
Торговля и лукавство здесь царят.
Здесь неприязнь армян, грузин и русских.
Куда б пытливый ты ни бросил взгляд,
Нигде, ни в чём не чувствуешь Иисуса.
С печалью возвращался я домой.
И мыслил так: наверно, я пропащий,
Когда не чувствую в себе самом
Святую благодать на месте вящем.
Домой вернувшись, я пошёл в буфет,
Чтоб тело подкрепить немногой пищей.
- Христос воскрес!- воскликнул, но в ответ
Ни от кого и слова не услышал.
Не огорчился - что ж, ведь это мир!
Вдруг за спиной раздался хриплый голос:
- Муж-жик, ты правильно меня пойми,
Купи мне что-нибудь. Замучил голод.
Я обернулся - рядом бомж стоял.
Избитый весь - сплошной синяк, но трезвый.
Кивнув ему, буфетчице сказал:
- Порадуй нас двоих обедом свежим.
Но женщина неистово крича,
На бомжа грубой бранью разразилась:
- Ему - обед!? И свежий? Да, сейчас,
Ещё бомжей я только не кормила!
Шатается здесь, к людям пристаёт.
Таких бы лучше не было на свете!
Пшёл вон, пропивший жизнь идиот.
Ты не достоин свежего обеда.
-Ну как же так?- я кротко возразил,
Сегодня Пасха. Доброту явите.
Не нужно много времени и сил-
Бездомного горячим накормите.
Скрепя душой, буфетчица взялась
Заказ готовить для меня и бомжа.
Я на мужчину жалкого взирал
И мысленно о нём молился Богу.
В тот миг о крестике я вспомнил вдруг,
Привёз который из Иерусалима.
Извлёк его я из кармана брюк
И протянул бездомному мужчине.
-Держи, брат, этот крестик - для тебя.
Купил его я у Господня гроба.
С Иерусалима ночью прибыл я...
Смотрел он недоверчиво и робко.
Я улыбнулся. Принял крестик он.
И тут же рядом рухнул на колени.
Из уст его сорвался скорбный стон
И зазвучало мытаря моленье.
-Прости, Господь, коль можешь Ты простить,
Хотя, я - гад, прощенья не достоин.
Прими меня! Держи! Не отпусти
Из рук Своих безумного изгоя.
По-настоящему молился бомж,
Так искренне и так самозабвенно.
Буфетчица, не сдерживая дрожь,
Упала рядом с бомжем на колени.
- Прости меня, Господь за зло моё.
Хоть это бомж, но он - душа живая.
Не видела я человека в нём -
В слезах молилась, бомжа обнимая.
Тут ноги подкосились у меня.
Я на колени бухнул рядом с ними.
Мы плакали, как давние друзья,
Все трое, призывая Божье имя.
О, Чудо! Настоящая Любовь
Проснулась в нас, троих, таких несхожих.
Творил её в сердцах Великий Бог
Употребляя попрошайку - бомжа.
И поднимаясь с трепетных колен,
Я испытал блаженство благодати.
И отпустил меня сомнений плен,
Как только я познал Любви объятья.
Всё просто и понятно стало мне -
Любовь и Благодать живёт не в храмах.
Не отыскать её в Святой земле,
В огне Пасхальном нет и нет в бальзамах.
В Иерусалиме чудо я искал,
Но от святынь вдали, в простом буфете
Я истинное чудо повстречал,
Когда три сердца съединились в Свете.
И сокрушаясь в жалости душой,
Христовым чувствованием объяты,
Буфетчица, священник, бомж-изгой
Любовь познали в чудной Благодати.
И в сердце всех троих воскрес Христос,
Вновь повторяя чудо воскресенья,
Когда мы трое, не стесняясь слёз,
Своё узрели в ближнем отраженье.
И мне запечатлелось навсегда,
Что Благодать, став личностным уделом,
Святой огонь низводит в храм Христа,
Становится которым наше тело.
|