Я помню дивное мгновенье,
когда ты от меня ушла.
Весь год была на иждивенье
и накопила барахла
четыре толстых чемодана
(я помогал грузить в такси) –
от панталон до кардигана
всё было в них.
Ну что ж, носи!
Я был в печали безнадежной,
но помахал тебе рукой,
и ты в пурге пропала снежной…
И тут задумчивый покой
пришёл ко мне и воцарился
надолго в четырёх стенах…
Я растолстел и обленился,
и посылал всех женщин нах.
Шли годы...
И зимой бесснежной,
когда замаяли дожди,
стал чудиться мне голос нежный
и стали сниться бигуди
на голове твоей прелестной,
и твой голубенький халат,
и я себе признался честно,
что сам во всём был виноват.
Без божества, без вдохновенья,
увы, не пишутся стихи,
без твоего благословенья
выходят горы чепухи…
И вдруг звонок!
Ушам не верю!
Три раза позвонили в дверь.
Нашлась она, моя потеря!
Хоть верь ты мне, а хоть не верь!
Стоит на лестничной площадке
без чемоданов, налегке.
В плаще, причёска в беспорядке.
– Ну, как ты в этом бардаке?
Забилось сердце в упоенье –
ведь для него воскресли вновь
не только плоти вожделенье,
но и высокая любовь. |
Спасибо, Таня!
..
Когда ко мне явился ты,
Помятый весь, как приведенье.
Не знавший годы – чистоты.
Отмыла, дура, причесала,
И уложила на кровать…
Мой бог! И не предполагала,
Что ты так дивно можешь лгать.
Царил лишь храп в оплывшей плоти.
Противно даже вспоминать!
Заткну его на верхней ноте,
Когда-нибудь.Ты должен знать.