Я как-то сел и подсчитал, что сотни
насоздавал различнейших стихов.
Бывало, плакал, вытирая сопли,
но наслаждался музыкою строф.
Но как всегда жена: - Ну, что за гадость
наплёл ты за томительную ночь ?
Тоска в них чёрная, а где же радость?-
Ей в унисон твердила то же дочь…
Ты, говорят, напрасно тратишь время,
в поэзии не смыслишь ни фига.
И не чеши в растерянности темя –
занялся б обустройством очага.
Ты лучше помоги нам по хозяйству.
Дров наруби и подмети наш двор.
Я подивился этому нахальству
и вышёл, чтоб не слушать этот вздор.
Пошёл на речку, сел у старой ивы,
раскрыл любимый старенький блокнот…
И вдруг перед глазами образ дивы –
Она прекрасна и к себе зовёт…
Рукой изящною куда-то манит,
но я сидел, как гордый монумент,
и думал я: она меня обманет –
зачем мне нужен этот инцидент?
И вдруг душа встряхнулась, словно птица,
взлетела, и, на крылышках паря,
мы полетели с дерзкою девицей…
Под нами долы, горы и моря…
А дальше ехали мы с ней в карете,
и запах тонкий чуял я в тиши.
И я играл для дивы на кларнете –
тихонько, а потом уж от души…
Сидели с ней мы ночью, наблюдая,
на небе белых точек череду.
И вдруг зажглась ещё одна – у края –
я понял, что её я только жду…
И луч звезды летел пространством мира,
он был стремителен и прям, и горд,
играла нам ликующая лира,
по всей вселенной разнося аккорд.
И мне казалось, что, наверно, где-то
жизнь творческая радостно-легка,
там не гнобят, а чествуют поэтов
под пение волшебного смычка.
Там, мне казалось, есть любви жилище,
где обвинений жар давно погас,
где о духовной размышляют пище,
при этом улыбаясь без гримас…
Так думал я – усталые мозги мне
как будто застилал свинцовый бред.
Как будто бы в белёсой дымке зимней
был слышен нервный тон грядущих бед.
…Когда проснулся я под старой ивой,
блокнотик мой украден кем-то был.
- Невелика – подумал я – нажива…
Но огорчился – я ж его любил…
Потом я поискал глазами диву,
но не было у речки никого…
И я пошёл к жене своей ворчливой –
нелёгкое, но всё-таки родство…
|
поэта жалко!