Одержимый

В сознанья крест вопьётся сон ржавеющим гвоздём,
а с ним припрутся черти и химеры,
устроят шабаш и сожгут, что не сгорело днём –
нейроны, мысли, чаянья и нервы.
Устроят вой, базарный гам, со дна поднимут муть
души, вокруг сплетаясь словно змеи.
И каждый будет норовить рвануть, кольнуть да пнуть,
да так, чтоб поточней да побольнее.
Один насытится упырь, за ним придёт другой
и будет метить клык вонзить из тени.
В сознанье шарит, как в печи, погнутой кочергой
подвохами живущий бес сомнений.
Он глуп и вздорен, сумасброд, навязчивый тиран,
предельно скучен, как бином Ньютона.
Охотник, ставящий на трезвый здравый смысл, капкан…
Глашатай и курьер Армагеддона…
Ему вослед испариной из пор бетонных стен,
на объясненья времени не тратя,
проявится бес ревности и призрачных измен,
безумный истеричный истязатель.
Туман сомнений на засов запрёт от правды дверь –
сломать и отпереть его бессилен…
И то рычишь и мечешься во сне, как дикий зверь.
А то и пародируешь мессию.
Устав от них, измаявшись, великодушный жест
творишь, смешав молитвы и проклятья:
разводишь руки в стороны «Сдаюсь… Давайте крест…
Готовьте, суки, чёртово распятье…»
Штормит и бьётся море Боль пульсацией в виски,
въедаясь в мышцы и ломая кости.
Сплотились бесы: бьют да бьют ритмично молотки,
из сна в сознание вбивая гвозди…
Я справлюсь с ними. Вот, проснусь и – на тебе! держи!
В небытие повалятся гурьбою…
Но, экзорцист ни к чёрту из меня: я одержим,
хоть сон, хоть явь, единственной тобою…
Ни крест животорящий, ни свячёная вода
не совладают с этою напастью.
Ни время, непогода… ни века, ни города…
Моя душа твоей покорна власти…