Так хочется остановить мгновенье — весну как чудо нежного рожденья, и лето с его буйством и теплом, и осень с несгорающим костром. Так хочется продлить навечно юность, чтоб ни одна морщина не коснулась, затем — хотя бы силу сохранить, в конце — не оборвать бы только нить, и вставить палку в колесо Природы, не завершив последнего похода. У краешка, над пропастью во ржи, притормозить стремительную жизнь.
Но дни мелькают, как шальные спицы, — нам просто не дано остановиться! И просветленье поджидает нас внутри, где неприметное Сейчас, как бесконечно длительная ось, пронзает всё творение насквозь.
(Алексей Смехов. Колесо сансары)
Сансара
Бурлит поток воды — сижу на берегу.
В прозрачной глубине дрожит
речное дно.
Курсирует по стре́жню
раскисшее бревно,
а я пою свой гимн всесильному врагу.
Удушливо садни́т в груди полынный дух,
но обозначен срок взыскания за всё, –
натруженно скрипит сансары колесо,
и стережёт овец
недремлющий пастух…
Вращаясь, маховик незримых уз
не рвёт —
гигантская спираль мишенью метит зло, –
записан каждый вздох порядковым числом,
назад дороги нет,
есть риск идти вперёд…
Пусть среди туч рассвет едва ли различи́м,
где бре́зжит солнца луч нет абсолютной тьмы,
рассеется после́д
промозглых дней зимы, –
тая на сердце грусть, мы дышим и молчим…
Растущий в мерзлоте полярный дикий куст
в отсутствии тепла убог,
неприхотлив,
но береди́т внутри вита́льных сил прилив, –
и, вызревая, плод не будет блёкл и пуст.
Метаморфоз тоннель сведёт в конце итог,
и будет светлый миг,
даст силы встать с колен, –
Любовь и Красота, всё остальное — тлен,
и надо сквозь галдёж услышать их манок…
Куражится злодей, исподтишка
шурша,
но хвост его давно в зацепке колеса, –
хоронит свою суть продавшийся вассал,
и не изменит путь —
изношена душа.
Послесловие:
Jozef Van Wissem and Jim Jarmusch"Etimasia" (Этимасия – Престол угото́ванный (от греч. ἑτοιμασία – готовность) – богословское понятие Престола,
приготовленного для второго пришествия Иисуса Христа, грядущего судить живых и мёртвых)
Веня Д'ркин. Нибелунг
Мертвенный пепел лун в трауре неба,
перхотью буквы звёзд — моё имя,
чтобы его прочесть столько вёрст.
Нибелунг, ничего у тебя не выйдет —
кошка сдохла, хвост облез.
И никто эту кровь не выпьет,
и никто её плоть не съест.
Ждёшь? Врёшь!
В руках синдромная дрожь.
Пьёшь? Что ж...
На то и солнечный день
раскис в квадрате окна.
И твоя мама больна,
и твоя мама одна.
Утешься собственным сном,
где я — рябиной за окном.
Вольному руки греть в пламени танго,
я заклинаю пить воды Конго,
чтобы пожар отмыть — петь да петь.
Нибелунг, это палит костры туземка —
бронзовая самка гну.
И ты в клетке её так крепко, что
не поймешь, почему...
"Весна" — похмельный сладко мурчит бес сна.
Вчера была Тарида, сегодня в горле блесна.
Твоё вино не беда, когда вина не ясна.
Ещё одним серым днём
на кухне с грязным столом,
где я — рябиной за окном.
В памяти млечных рун — смерти и корни.
В рунах движения зла в миокарде,
чтобы его простить — два крыла.
Нибелунг, это плавит твой воск конвектор —
перья крыльев вмёрзли в сталь.
Память в трубы уносит ветром...
Улетай! Улетай!
Семь бед — один ответ —
Бога нет! Как нет??!!
Где на столе будет гроб,
там на столе будет спирт.
Где за столом кто-то пьёт,
там — под столом — кто-то спит.
Где человеческий лом
присыпан хлоркой и льдом, –
там я — рябиной за окном.
