Со старой карточки конца пятидесятых
глядит пацан и мама вдалеке.
Ему три года и диван зассатый
оставил след на пухленькой щеке.
Ему не срок задуматься о главном
и, ритму жизни строго подчинён,
он перед миром как в бою неравном,
ещё не знает, что бессмертен он.
Его гоняться тянет с воробьями,
но недотепа он и мешковат,
а вдоль дороги стелет дым слоями
свинцово-цинковый смертельный комбинат.
Немного сдвинув карточку направо
увидеть можно бабушкин жакет,
а на пригорке из горла отраву
скривясь глотает бабушкин сосед.
И у него на вытянутой майке
приколота заслуженно медаль,
на майские на старой балалайке
он по заказу выдает печаль.
Налево скособоченных сараев
неровный ряд и самовар кипит,
лохматый пес в угоду для хозяев,
исполнил исключительный кульбит.
А в трех кварталах дальше по дороге
плывет холодная Иртыш-река,
там с удочкой калека одноногий
проводит время, под хмельком слегка.
Пройдет полгода и пацан уедет
и не вернется больше никогда,
забудет двор, забудет и соседей,
его другие встретят города.
На карточке давно страна чужая,
о чем не знает выцветший картон
и мамин взгляд все также провожает
путь воробьев слетевших на балкон.
Нас как песок рассыпало на берег
и по песчинкам катится волна,
жизнь это только длинная потеря
и как вода речная холодна.
|
