Холод выпятил сотни нарядов
Между красивой формальностью сна,
Где - то уходит размером стократный
Вид идеального нового завтра.
Кто бы не стал умирать под ногами -
Тешит свои неформальные слёзы -
Вид безызвестности снова похожий
Вдоль конъектуры, внутри за мечтой.
Здесь не имеет он смысла о важном,
Смотрит за окнами смерти картину,
Выдумал ясностью большего утра
Сам по себе монолог в этом сне.
Но без того за мечту урбаниста -
Верит, что зверь под запаянной рамкой
Снова укроет свой день безызвестный
Вдоль фатализма им вынеся - сказку.
Между конечностью высится солнце,
День ли тот стал объективностью мысли -
Ты повернул эту форму - сквозь слёзы,
Дав утопичности возраст искусства.
Верх у цинизма и крыша под маской -
Верят в наитии скромного толка,
Где за собой ты проводишь картину
Долгого сна в городском монологе.
Высмеял день он и был сам у кромки -
Словом последнего вздоха по смерти,
Жаждой формальности быть у порога
Сном бесконечности этого рока.
Смысл за тобой - перевёрнутый полдень,
Долго стоит у оценки быть признанным,
Холодом воли в мечтах у потомков,
Заревом цели без миссии возраста.
Слёзы свои собирают из выемки -
Листья понурой тоски без отчаяния,
Был ли тот сон урбаниста изыскан,
Здесь ли лежал над оградой прощания?
Плохо им быть в городском отчуждении,
Сам за собой открывая тот - возраст,
В ветре мечты оценённого многими,
Но безызвестного в том фатализма.
Словно окован сегодня у мысли им,
Держишь перо под изысканный факт,
В этом ты враг на обычаях признанных,
Воля судьбы городского обычая.
Для горизонта без призрака мысли
Стали твоими учиться им - мужеству
Долгие дни, как на крыше изыска
Нового дня в обещании лет урбаниста.
|