Предисловие: Посвящается Тоше, он прожил хорошую жизнь и ушёл в возрасте 13-ти лет.
Большой срок для большой собаки.
Жму твою честную лапку, дружок. Крематорий. Холодное тело
Не вмещается в камеру печи.
Оно ещё не окаменело,
Согнём лапы, подправим плечи.
Шерсть ещё не совсем потускнела,
Даже нос ещё кажется влажным.
Только лапы заледенели,
И исчезло чего-то важное.
«Можете попрощаться, есть время,
Подожду Вас у двери, снаружи».
Ты ушёл, скинул бытности время,
Подожди ещё каплю, мне нужно.
Нужно вспомнить твоё сопенье,
Как ты бегал, хвостом виляя,
Как хватало тебе терпения
На мои косяки разгильдяя.
Да, бывало плохое, конечно,
Доводил иногда до каленья,
Провода съел, погрыз крылечко-
Это так, пустяки, мгновенья.
Важно то, как облизывал руки,
Когда плакать хотелось сильно,
Как спасал вечерами от скуки,
Носом тычась в щеку умильно.
Я запомню последний наш день.
Ты бродил, чуть врезаясь в стены,
От тебя оставалась лишь тень,
Кровь почти не текла по венам.
То ложился, то снова вставал,
Взгляд пустой, тяжело дыханье.
Ты тогда уже понимал,
Что пришёл момент расставания.
День прошёл, наступила ночь.
Уложила тебя в постели,
Как могу я тебе помочь?
Таешь, словно сургоб в апереле.
Сердце слабо совсем стучит,
Я считаю, прижавши ухо.
Страшно, что оно замолчит.
Но оно всё же встало. Под утро.
И вот едем с тобой в темноте,
Я не вижу почти дороги,
Словно вакуум в пустоте,
На педали не жмут как-то ноги.
Крематорий, холодное тело.
Язык сбоку обвис безвольно.
Как-то вмиг всё вокруг потемнело.
Я надеюсь, тебе не больно.
Холодает, горька сигарета,
Дым валит из трубы гробницы.
Розовеет полоска рассвета,
Только нам тут с тобой не спится.
|
|
Примите мои соболезнования...
«Ангел»
На горячую линию взяли работать ангела.
Он сутулился, был близоруким, всегда опаздывал.
В первый день насмешил – уходя, мол, гасите факелы,
Удивленного шефа назвал по привычке пастырем.
За спиной все коллеги негласно считали чудиком.
Как-то звали его – то ли Ванькою, то ли Яковом.
Вперемешку с карандашами торчали лютики.
В телефонную трубку кричали, но чаще плакали.
Спотыкался на ровном месте, просил прощения,
Не встревал в разговоры и клялся священным ибисом,
По весне прикупил альпинистское снаряжение,
Видно, в горы хотел, но, по-моему, так и выбросил.
Ему, как новичку, с лёгким сердцем дежурства втюхали.
Тут бродячую псину сбило малолитражкою,
И она лежала, лохматая, длинноухая.
Он стоял и молчал. Слишком долго молчал. По-страшному.
А потом подошёл, поднял за грудки водителя,
Подозрительно непохожий на малахольного.
Мы торчали по подоконникам, мы все видели.
А когда он вернулся, то громко включил Бетховена,
Словно в ноте органной лекарство искал от этого.
В кабинете гудело шмелями и пахло ладаном,
И теперь все его за глаза окрестили Бэтменом,
А наш шеф на планерке шутливо назвал Маклаудом.
Он носил потертые джинсы, лечил депрессию
Наложением рук, продолжением неба в офисе.
Кем он был для нас – то ли сверстником, то ли вестником?
В понедельник пришли на работу, а он уволился.
На столе осталась пара записок скомканных.
Стул свихнулся на заднюю ногу, но слухи слухами,
Вроде кто-то рассказывал – встретил его с бездомными.
И собака рядом. Лохматая, длинноухая.
₽ꮛʓዞคʁ ᑢᏸนꭾꮛꮑ৮