Глухим лесам, степям, земным угодьям,
Вершинам гор, пещер каменоломням,
Морской пучине волны теребя,
Небесной тверди знающей тебя
Не понаслышке под своею кровлей,
Озвученной природой многословной,
Общественного мирного труда. –
Немыслимо людское разуменье
Куда идет добытая руда?
Нефть, уголь, газ, природная среда?
Какой монетой плюет не разменной,
С зарплатой средней сто копеек в час,
Рабочий класс, потея каждый раз,
Не спрашивает с графиком трехсменным.
И в праздники, для выходного дня,
Поспать, поесть, мельком взглянуть на Кремль,
Не отпускает шляться по вселенной
Рабочий класс богатая Земля!
От старости веками каменея,
А больше от практических зараз, –
Когда-нибудь Земля ведь спросит с нас:
Какого хуя ты мудак надменный,
Чтоб ужин свой спокойно мирно съесть,
Пускаешься, стараешься залезть
В закрытый ящик старого комода?
Свиному рылу новое лицо
Изменит только внешнюю природу,
Внутри же не изменит ничего!
С латыни на иврит перетекая,
(Когда на кухне газ и жизнь кривая),
Зачем крутить другое колесо
И без того летящему трамваю?
И кухонное новое стекло,
Где дивный мир, но ни хуя не видно
Пусть ново, прочно, броско, но обидно,
Что сквозь него не видно ничего!
Самим чутьем, предчувствием прискорбным,
Такая новость нова только «раз».
В другом значенье поимеет столько,
Что выбьют челюсть, либо выбьют глаз.
И, тем не менее, в научной богадельне
Логично то, что носит оперенье.
И курица, которой все равно,
Какой там сзади хвост – несет яйцо
Точно такое же – с научной точки зренья,
Она, глядя с виной на петуха,
Становится научным достиженьем!
Но где мы видели, чтоб было без греха?
В священных книгах сказано – греха
Найти не трудно и в часах настенных,
И виновата, мол, сама стена,
О всадниках не забывая бледных!
Немало подозрительных вещей
В самих наборах гаечных ключей.
Для новых нужд вселенских и интимных,
Научных, без сомненья позитивных,
Когда по-новому кузнец обязан знать
Зачем подкову заново ковать.
И для чего понадобилось миру
Менять благоустроенну квартиру,
Которая глядела на Восток –
Смотреть на Запад – чтобы без порток?
Башкой подумай, проанализируй:
Ну, на хуя «туда» рубить окно,
Менять, где чисто было, на говно?
В исканьях полных мук, волнений долгих,
Найти уже известное давно?
Из леса прибегают даже волки,
Чтоб посмотреть, как снизу, с верхней полки
Нам достают мудреный сопромат,
Где атом не согласен на распад,
Пока не едут сани вверх по горке!
Быть может, созиданья слишком тонки,
Чтоб можно было их вообще понять?!
Когда за стол садиться ровно в десять,
Обедать в шесть, а ужинать без песен,
И некого в тоске своей пенять.
Не слышать на деревне гармониста,
Ни лысого не видеть онаниста
С экрана телевизора – ни счесть –
Какие трудности, чтоб ужин свой доесть!
От мудростей научных, инородных,
Давно уж на проторенном пути,
Другие ноги суют в сапоги,
Чтоб был умнее и всегда голодным,
За криком «эврика» что «есть» изобрести
(Со страху ли? на зло? – условно),
Уму картонному еще одно шасси,
Одно и то же в дали и в близи…
Какая линия прямая ли, кривая?
Какой наклон? Поверхность ли Земли
Под нами совершенно не такая!
Сажай без страха, хуй с ним, долетим!
Корабль привык к пилоту и полету.
Во-первых – совершенный механизм.
Горючего в чулане звездолета
На два захода лишнего пути.
А, во-вторых, в запасе лом и клещи,
По связи Марк Бернес уже поет.
А, в-третьих, есть у нас с земли диспетчер, –
Чего не так – в хвост, в гриву отъебет!
Пусть даже если некогда и не чем…
Так повелось и повелось давно,
Хоть снегом в стратосфере замело,
И по приборам видно в пути млечном,
Как ангелы с чертями заодно.
В обнимки, руки в брюки на том свете,
Замыслили, падлюки, ставить сети!
Никак не рассказать за целый год:
Зачем, кому был нужен перелет,
Когда пропили вдрызг попутный ветер?!
Никто вопроса и не задает!
Он вроде бы на глаз и не заметен
У контрогайки лишний оборот.
Но вот приходит високосный год,
И видно – песня та не будет спета.
Природы чудные твои дела, заветы!
Исполнить мудрено самим Богам.
Как простоять под снегом городам? –
Никто не моет в них парадных лестниц.
И вроде трезв и жжешь на кухне газ.
И ярко за окном засветит месяц,
Чтоб убедиться – Уренгойский пласт
(Для нас назначен, или не для нас?),
А вместе с ним Дальневосточный атом,
Не вышел ли через Саратов в Штаты?
Зачем я в ЖКХа сто двадцать раз
Ношу за день кремлевскую зарплату?
Природных много для людей богатств.
От старости веками каменея,
Процесс экономических затрат
В эпоху человеческих затмений,
И умственного кризиса – примат,
На фоне деградации, – звереет!
И слышится в латыни уже мат.
Частушки на санскрите – сонм сомненья.
А примет ли природа маскарад
На зло, быть может, новым мыслям, мненьям?
Лихим экспертам, крепким мудрецам?
Доцентам, и седым профессорам?
Никто до них не мыслил от безделья
Войти природы в храм, и мерить там
Безменом град, дожди, туман, метели –
Такого даже дети б не посмели,
Смотрели с благодарностью на снег –
Таким уже не будет человек,
Теряющий традиции истоки,
В цехах, в печах уже который век
Замысливший с природой дикий покер!
На пьедестал вознесть свои пороки –
Никто природу так не унижал –
Сближеньем к пропасти чего то там искал. –
Никто не портил мироположений,
В плену руин, гипотез и сомнений.
Кто сам себе все козыри стяжал?
Но ползать раком камень не умеет!
И для того, чтоб научился сам
Его теоретически уверим –
И будет годен для оконных рам!
В дальнейшем историческом развитье –
Завод, уборная или священный храм
Имеет два значения – для дам, –
Другое – для прораба дяди Вити!
И в данном фантастическом соитии
В ходу неврастенический экстаз:
«Я вас любил – я – ненавидел вас!»
«И вечный бой – покой нам только снится!» –
Меняет маски, не меняя лица.
Замечено по Госту и не раз:
Чем выше пьедестал и мягкое сиденье –
Превышен градус собственного мненья.
И будь хоть глуп как пробка, но оклад,
В процессе умножения деленьем,
В молекуле иного вещества
(Эквивалент молекул здесь в рублях), –
Превысил здесь Господь свои дела,
Не чудные, – по недоразуменью!
Промытые коричневым дождем,
Просушенные газовым огнем.
И вот уж ночи расцветают днем.
Не спят колхозы, стройки, как святые.
Гудки не замирают заводские.
И чтоб прибить доску простым гвоздем,
Чтоб два листа скрепить бумаги – ждем
Гвоздей и скрепок от металлургии!
Руда – понятно, и понятно – лес.
Для «чудных» дел оно всегда понятно.
Я, может, говорю не слишком внятно,
Но сколько ж грандиозен сам процесс!
Я говорил кому-то и когда-то,
Срезая на бульдозере пласты, –
Замечено падение звезды,
А именно – как раз над комбинатом!
О, сколько было человеку знаков,
Как откровений! – толоконный лоб
Никак не въедет – на колесах чтоб
В космическую эру учрежденья,
Чтобы заехать – нужен дубликат
От тех ключей, которые лежат
Не в плоскости земного притяженья.
По логике ли зрелого плода,
Вопросами ли здравого суждения,
Когда совсем иная там среда
(А у тебя всегда дрожат колени),
Земным законам нет туда пути.
А с лозунгом – «Вперед! Возьмем! Не бзди!»
Не покоренье – а обледененье!
Причем здесь Ньютон? Яблок упадет
В иной среде совсем в другое темя.
Так, что летай пока что в термосфере,
Не лезь в щиток, ведь сказано – убьет!
Не те законы, принципы, глубины.
Во-первых, за такою кислой миной –
Подагра, вялость, корь, перитонит,
Когда нет баб без лампы Аладдина,
Сама природа разуму учит
Соткать перину и прибавить силы
Без лишних проб, спокойно, без затей.
Без мышеловок и чумного сыра,
Согласно общим принципам идей:
Все замечать над головой своей,
Чего природа для тебя соткала
В самом переплетении ветвей.
Вдали ручей, или высоки скалы
Перечеркнут ли мыслию простой,
Что это все придется взять с собой,
В последующем учитывать сложеньи?!
А во-вторых, что глина, что трава,
Гранит ли, мрамор, на дворе дрова, –
Летящий яблок вниз своим стремленье
Относится к космическим затменьям,
Как сивый мерин до коровьих глаз!
И тяга не в различье данных масс,
(Не тот предмет и бык видать не дремлет),
А в правильном понятье окруженья.
Куда течет, в какую даль река –
Спросить бы надо путь у рыбака,
И молча ждать прибытия парома.
Дорога только тем и далека,
Когда не видно собственного дома.
А в-третьих, нужен явно пересчет:
Во-первых, правка в графиках полета.
Или всех на хуй выгнать с звездолета!
Спаять ряды – не дай Бог коротнет!
И только далее, когда в умах нет смуты.
Сыт и не пьян, и главный есть конструктор. –
Лет сто уйти должно на тренажер.
И чтобы тренажер не был, как скутер.
Еще лет сто – не мучил, чтоб запор
Со страху, и не мучила икота.
Иначе, без такого поворота,
В далекий космос ведь не улететь! –
Скафандров нет, а надо будет петь.
А дым повалит вдруг из-под капота?!
Вселенские законы одолеть
С одним понятием свободного паденья? –
Мешать начнут железные сиденья,
И спесь кызылординских комаров.
Всегда в пути, без сна, без тормозов,
В отсутствии в пути бензоколонок,
Пугаясь днесь космических воронок?..
Гора кидает камни в океан,
Когда ее о том попросит ветер.
И заяц поглядит по сторонам,
Чтоб волк его паскуда не заметил.
И здесь такой же должен быть наказ –
Не мордой в грязь, не на плацу приказ,
А чтобы с чувством, с толком, с расстановкой.
Не с монтировкой, не с большой коробкой,
Без всяческих новаторских идей.
Без лишней суеты, и без гостей,
Когда в одной сто раз есть убежденье.
И по размеру люк, и не мешает тренье.
Волне морской на ум и не придет
Самой залезть в трубу, в водопровод,
Чтоб задницы во век не поднимая
Тебе ее отдраить без забот.
И человек к несчастью мечтает
Влеченьем к звездам, тупо забывая,
Что там его совсем никто не ждет.
Природа же конечно не в накладе,
Доступная и спереди и сзади,
И с Севера и с Юга, чередом
Ломает пристани, шалея, в Ленинграде.
В Атлантике в жару затеет в шторм.
Потопит в Арктике настырный ледокол.
Тюленей выгнав полежать на льдину.
Вулкан взорвет, гориллам сбреет спину,
Посадит с нами ужинать за стол.
Появится ли в небе ореол?
Взлетит ль над пепелищем голубь мира?
Ей дела нет, что будет впереди.
В Большом дают Щелкунчика – гляди,
Покажут декорации нам зиму…
Обыденную мрачную картину,
Со всех ее «лирических» сторон.
1999
(«Заводская сага» Сборник ненормативных рассуждений)
|
