Когда меня старость пинает
и некому руку подать,
я детство свое вспоминаю –
отца, почему-то – не мать.
В отце моем тайны – безбрежность,
и строгость, и чуткость ко мне,
его затаенная нежность,
как айсберг, была в глубине…
Я ростом – ему по колено,
в бараке – коммун образца –
из кружки, водой довоенной,
смывает мне мыло с лица.
И чувств, не подвластных науке,
не выразить, не передать –
как будто касались не руки,
а небо и Божия Мать.
Я чувствовал это всем телом,
как чувствуют друга в бою –
молчанием, взглядом и делом
дарил он мне нежность свою…
Давно уже батя в могиле
и я на пределе – старик.
Под вечер – усталость, как гири,
лицо, словно Мунковский – «Крик».
Не знаю, куда притулиться,
дождь плачет со мной в унисон,
вдруг, память – из детства Жар-птица,
уносит в былое, как в сон.
И странное чувство, вдруг, нега
собой мою боль заслоня,
рукой семицветья – в полнеба,
как батя, обняло меня.
И память явило мгновенья,
где радуга – образ отца,
а дождь, превращаясь в «знаменье»,
перстами касался лица.
|
