В восторге детском, или же в апатии,
Жду вдохновений аппетитных раж.
В кругу пиитной бесшабашной братии,
Войти мечтаю в сладостный кураж.
И разливая в кубки непотребностей,
Потоки красные отстойного вина,
Мечтаю в приближенье к неизвестности,
Допить исчадие прелестное до дна.
Зовите менестрелей, звучных бардов,
Пусть ломятся столы от смачных яств.
Пусть отголоски непрожитых ярдов,
Не тянут вниз, как жизненный балласт.
Тогда в объятиях полуденной истомы,
На крае восхожденья к небесам,
Коснется, бард, неистовством влекомой,
До прелестей экстазных, милых дам.
В зеленых кущах призрачного рая,
Прибудет до пришествия конца,
В блаженствие восточного сераля,
Наследием пиитного резца.
Но развернув последние объятия,
И уронив заветные листы,
Им души укрепленные собратьев,
Вдруг стали недоступны и чисты.
Не нужно утруждать теперь заботой,
Ведь ими выбран недоступный брену путь.
И падая от тягостной работы,
Они сыскали в темноте, истоков суть.
В сокрытом меж кустами перекрестье,
Где сущность человечества блестит,
Распялась жизнь последнего известья,
И пал под пулями растерзанный пиит.
Ему уже не снятся краски далей,
Когда-то звавшие в безудержный полет,
Туда, где растворялися печали,
Где слились молоко и сладкий мед.
И звуки, поредевшие свирели,
Рулады позабытых вешних струн,
Не манят более печальных менестрелей
В долины теплые к потокам светлых лун.
Все замолчало до прихода истины,
И тесен, стал для славы и любви,
Безумный мир, что захлебнулся бисером,
От вещих слов и порванной струны. |
