Мне задает вопрос хмельной трудяга:
-Что нужно для писанья гладких слов?
Ответил я: - Карандаши, бумага,
На плитке подогретый жирный плов.
Горячий чай налитый в пиалушку,
По-детски презабавный утром смех,
Ворчание беззубое старушки,
Прошедшей ночи подпростынный грех.
А так же взгляд раскосых глаз блондинки,
С ней расслабление в парах заморских вин,
И Асин яд, во рту слегка болтливом,
И денег, презеленый сверток грин.
К нему в придачу “Мерседес” неновый,
В салоне на стекле брюнетки след,
Фруктово – овощной базар дешевый,
И пачка крепких сигарет.
Еще бы коньяку на дне стакана,
Чтоб спонсор – корефан полублатной,
Блаженствовал над новыми стихами...
Вот так-то, дядя, фраер заводской.
Тут на меня уставился трудяга,
Меж фиксов вылетела в пыль его слюна...
Он прошипел: - Зачем же врать, бродяга,
За лоха меня держишь, сатана?
Я знаю все: ты, словно раб всеношный,
Картошку по ночам всухую жрешь,
А, если даже выпьешь осторожно,
То только, когда денег подзаймешь.
Нет у тебя ни баксов, ни блондинок,
И о брюнетках тоже помолчи...
Ты ж, как ишак, ломаешь себе спину,
И на постели с бабою не спишь.
И детский смех с утра твой дух коробит,
И до старухи дел у тебя нет.
Иди, слагай народу свои слоги,
Сфинти дешевенький сонет...
Вот так, друзья, не скрасить, не слукавить,
Вся жизнь моя – озерное стекло.
Окурки жизни долго будут плавать,
Не падая в раскаяньи на дно. |
Но сколько на душе его отметин!