Посёлок наш находился в распадке между несколькими большими сопками, и горизонт был ограничен их вершинами. Сопки были сплошь покрыты кедрами и другими хвойными деревьями. Росли они так густо, что вниз никогда не пробивалось солнце. Там было сумрачно и сыро. Ходить по такой местности на большие расстояния было почти невозможно. Так что гостей или туристов мы как-то не ждали. Но вот однажды ясным летним днём за окраиной посёлка прожужжал самолёт, что уже само по себе было чудом!
Вертолёты к нам изредка залетали, когда нужно было срочно вывезти тяжелобольного или роженицу, но и те с трудом находили место для посадки. А тут самолёт! Вот он опять вынырнул из-за сопки, сделал круг над посёлком и удалился за Сапун, оставив в воздухе… Что это? Не может быть! В небе, покачиваясь, плыл белоснежный парашют, а под ним что-то висело. Человек или нет, было не разглядеть.
Нужно ли говорить, что весь посёлок вывалил на улицу, в школе прекратились уроки, а на штольнях работа. Но порядок был наведён быстро. Начальство категорически запретило какие-либо поиски, позвонило своему начальству, те своему, а те в Москву, так как рудник наш был стратегический, федерального подчинения. Парашют благополучно исчез за сопкой, а к вечеру в посёлок прибыли пограничники. «Шпион», «шпиона ловят» прошелестело по посёлку. Все кинулись к поссовету.
Я только закончил первый класс, поэтому прибежать быстрее всех никак не мог. Когда я, наконец, добрался до крыльца, его окружала плотная толпа детворы. Ещё бы! Возле дома, на лавочке, сидело несколько солдат в ослепительно красивой форме: зелёная фуражка с кокардой, новенькие гимнастёрки с погонами, на груди яркие значки, пряжки ремней блестели на солнце, которое хоть и садилось за сопку, но ради такого случая заметно подзадержалось в небе. И ещё у них были портупеи, ножи в ножнах, бинокли, подсумки, москитные маски и… чего там только не было! Автоматы! У каждого из них был автомат с кривым рожком. Мы таких не видели, в кино про войну было только старое оружие, которое мы визуально знали назубок, но живьём, конечно, не видели. Возле солдата с лычками на погонах, сидела красавица-овчарка в наморднике. Она абсолютно спокойно позировала восхищённой толпе, переминаясь с ноги на ногу. Настоящая пограничная овчарка. Как у Карацупы, книжку про которого каждый из нас знал чуть ли не наизусть.
...«Да это я сейчас большой, а в армии отслужу, назад расти стану, в детство. Когда лет семь будет, в гости к вам сюда приеду, не обидите?» - пограничник обвёл толпу глазами.
«Не-е-е» - зачарованно выдохнули мы – «Не обидим»… Не верить такому герою было невозможно. Он ещё долго что-то нам рассказывал, дал дотронуться до автомата, объяснял, что «Калашников» лучшее оружие в мире и, наконец, вместе с товарищами скрылся в здании Совета. Наутро стало известно, что пограничники нашли метеозонд, по недоразумению сброшенный в нашем районе. Скорей всего, лётчик просто заблудился, а привезти зонд назад побоялся.
Не успели улечься страсти по шпиону, как через несколько дней в небе опять заурчало! На этот раз самолёт, это был большой кукурузник, нахально летал прямо над огородами и прилегающей тайгой, а за ним тянулся широкий шлейф то ли дыма, то ли пыли. Самолёт сделал несколько кругов, всё дальше удаляясь от посёлка, израсходовал, как видно, весь свой порошок, и, наконец, улетел. Пока он крутился в воздухе, пацаны постарше сбегали за огороды и воочию увидели манну небесную: вся растительность была покрыта белым налётом. Самые смелые даже попробовали налёт на вкус. Судя по выражению лиц дегустаторов, блюдо было слегка пересоленым. А тут и взрослые, пусть с небольшим опозданием, но всё же объяснили им, что это ДДТ, дуст, то есть яд, а травят им вовсе не детей, а энцефалитного клеща.
У нас в классе, на последней парте, сидел мальчик, пострадавший от этих гадких тварей. Он был порализован – скрученная на бок голова, вывернутые руки, слюни изо рта, речь, похожая на мычание. Дети жестоки, мы ему не сочувствовали, нам было противно, и он это понимал. Он был озлоблен и унижен. Он был переполнен ненавистью и к нам, и к родителям, и к учителям, и ко всему миру… Сейчас, перебирая всю свою жизнь, я заочно прошу его простить меня, у меня удручающе большой список тех, кого я обидел, даже не осознавая этого, и я боюсь не успеть получить их прощения. Непрощённые обиды – это грязь на душе, и с возрастом я физически ощущаю её вес. Эта тяжесть гнёт к земле и вызывает болезни. Замечали? - необидчивые, оптимистичные люди до глубокой старости бодры и веселы, не имеют лишнего веса и лишних забот. Ну да ладно.
Нам ежегодно делали «болючие» прививки от клеща, объясняли, как от него оберегаться, но это мало помогало – клещей было столько, что стоило собаке побегать по лесу полчаса, как с неё собирали несколько десятков свеженьких тварей, а с ними пару тройку надутых до синевы старых, которых не обнаружили при предыдущих осмотрах.
Я не раз удивлялся, как же Арсеньев месяцами бродил по тайге, а Дерсу Узала вообще всю жизнь из неё не вылазил? У эвенков-то какие вакцины были? А Джурджени, целый народ, веками жил здесь и выживал. Ответов не было. И вот совсем недавно я случайно узнал, что энцефалиту всего несколько десятилетий, что это бактериалогическое японское оружие, и они просто-напросто в сороковых годах заразили нашу тайгу этой гадостью. И всё нормально. Без комплексов. Культурная нация. Ни извините, ни позвольте компенсировать. Ах да, чуть не забыл: ни на островах, на которые они претендуют, ни в самой Японии энцефалита нет. Может, нам с ними поменяться? |
