Как всё же время летит! Отмелькали перед глазами, сливаясь в размытую полосу, изумрудные летние дни. И, казалось, вот только со всех ветвей махали нам осенние птицы пёстрыми крыльями. Но однажды утром, таким пасмурным и уютным, какие бывают только в предзимье, отдёрнешь гардину, глянешь в сад... и глаза от удивленья распахнешь. И будто не вчера плыл от него к дому тягучий, словно мёд, янтарно-жёлтый свет, оттеняя охрою стены. А теперь вдруг облетели деревья наголо и стоят, как карандашом нарисованные на листке серого ватмана низкого, прямо на верхушки налёгшего, неба. И только кое-где, совсем невысоко над землей, почти у самых, поросших темно-зелёным мохом, корней протянулись тонкие веточки и трепещут в невидимых воздушных ручейках золотистыми листьями.
Но приглядишься и поймешь неожиданно, что никакие это и не листочки вовсе! Нет, не они, конечно! Это праздничные камзолы гномов, расшитые золотым сутажом, висят на миниатюрных плечиках и, поворачиваясь вокруг себя от льнущих к пожухлой траве сквозняков, сушатся на ветру. И в редких бликах тусклого солнца нет-нет да и блеснёт огненной искрой то рубиновая пуговица в драгоценной оправе, то позолоченный позумент. Готовится лесной народ к Великому Осеннему Балу.
Будучи детьми, мы всякий раз видели эти волшебные приготовления, но, посвященные в тайну, молчали, свято её охраняя. Была у нас способность различать чудеса. Почему притупилось наше взрослое зрение? Утратили мы, неведомо по каким причинам, это причудливое и , думаю, правдивое, виденье мира. И теперь, если и замечаем даже, что сверкнёт что-то сквозь высохшие былинки, ну что же это может быть, как не капля росы? Наверное, стёклышко какое, брошенное кем-то давным-давно, отразило закатный луч.
И не наполнится наше, утомлённое заботами, иссушенное обидами, сердце тем теплом, которое мы носили в нём много лет назад, когда верить в сказку было так же просто, как дышать. Разве вспомним мы уже, что в самый последний день ноября, пропитанный не сладковатым запахом ягод, нагретых августовским зноем, а горечью прелой листвы, вымокшей под стеклянными струями дождей, вызревает в глубине старого облетевшего сада удивительное волшебство? Навсегда позабыли о том, как глубоко ночью просыпались от еле слышного тоненького звона. Тогда-то мы знали, что так позвякивают бубенцы на гномовых колпачках. И самые отважные, те, кто не боялись таинственной лиловой темноты, разбавленной голубым лунным светом, потихоньку выбирались из белых сугробов своих кроватей. Стоя босыми ногами на холодном полу, выглядывали украдкой из-за шторы. Затаив дыхание, следили за вереницей огоньков, которая, то исчезая, то снова появляясь, вилась мерцающей гирляндой, бросала размытые отсветы на изрытую трещинами кору стволов.
Динь-динь... Тренькают колокольчики, навевая сон. Динь-Динь... Незаметно стирается грань между реальным и сказочным. И уже непонятно, на самом ли деле эти отблески свечей в кованых фонариках, качающихся в такт шажкам? Сливающийся в упоительную мелодию монотонный перезвон, он звучит или снится уже?
Но, всегда, проснувшись на следующее утро, ощущали сначала уверенность, а потом, годы спустя, уже не её, но всё же надежду на чудо. Это она вела нас к тому лучшему, что имеем. В ком-то она живёт, к том-то теплится еще. Так пусть не погаснет. Пусть будет нам дано до глубокой старости хоть изредка, выглянув осенью в окно, расслышать в шелесте и шорохах чуть слышно звенящие бубенчики детства.
27.10.2012 |
