Я проснулся абсолютно счастливым. На раскрытом окне лёгкий ветерок слегка раскачивал тюлевую занавеску, в тени дерева за окном громко и настойчиво спорили о чём-то птички, через листву пробивались лучи ещё нежаркого, утреннего солнышка…
Позже, взрослея, я много раз испытывал это ощущение эйфории, полного удовлетворения. Были победы, находки, успехи, был первый поцелуй и первая любовь, первый секс, первый ребёнок, много чего в жизни было хорошего, но это ощущение счастья было уже по поводу, хотя и подобающему. А тут было счастье без причины, просто потому, что ты есть.
Наверное тот, кто нас создал и питается нашими эмоциями, немало потрудился, чтобы мы все постоянно были счастливы: он создал прекрасную планету, где даже самый маленький уголок может осчастливить любого из нас, он дал нам повод для постоянной любви, ведь вокруг все прекрасно и совершенно, нужно только открыть глаза! Наконец, он дал нам прекрасные тела. Если кто-то сможет когда-нибудь создать биоробота, равного человеку, то это изделие будет стоить сотни тысяч долларов, а мы получаем тело бесплатно, и что мы с ним делаем?
Глядя на всё это великолепие, мы постоянно ноем, бурчим и критикуем. Мы убиваем,
разрушаем и ненавидим. Миллионы мужчин на планете ежедневно учатся убивать себе подобных, они движутся только к одной цели – достичь в убийстве идеала. Они изобрели массу приспособлений для убийства и продолжают их совершенствовать. А мы аплодируем им…
Итак, я проснулся абсолютно счастливым. Кое-как оделся, и, не умываясь, (умываться я не любил), выскочил во двор. Из-за поворота показался мой приятель, он катил палкой обруч от взрослого велосипеда. Обруч был не меньше своего хозяина, но тот мастерски с ним управлялся, ловко лавируя и перескакивая через толстые корни необъятных кедров, росших чуть ли не в небо прямо у заборов. Самосвалы ходили только по нижней улице на фабрику и назад, а наша, верхняя, представляла собой просто широкую тропу, обставленную с обеих сторон частными домиками. Зато у нас не было шума и пыли.
Круто накренившись на вираже, Васька лихо подлетел к нашему забору и, как будто я был за километр от него, громко заорал: «Лёвка, аля на качели!» Я не возражал. Выведя из «гаража» такое же транспортное средство, я присоединился к приятелю.
Надо сказать, Васька – пацан нормальный, но, как и все мы, не без слабостей. Одной из них были пауки. Мало сказать, что он их не любил, он их ненавидел! Ненавидел и боялся, ведь давно не секрет, что злоба, недоверие и ненависть родом из страха. Когда-то давно, в глубокой древности, а именно несколько месяцев назад, в конце весны, с ним произошёл неприятный случай… Ранней весной все, кто имел нож и достаточно умения, вырезали свистульки из веток вербы и самозабвенно в них свистели, доводя взрослых до исступления. У Васьки, как и у меня, был старший брат, владелец перочинного чуда, и, соответственно, набора свистулек. Однажды, в минуты особенной щедрости, он подарил моему приятелю свисток, толстый, сделанный из ореха, а не из вербы, как обычно. Свисток был замечательный, с низким, хриплым и очень сильным звуком. Васькин брат, видимо потому и избавился от «ревуна», что за ним стадом, шутили пацаны, ходили изюбры. Но шутки шутками, а Васька, не боявшийся пока не изюбров, ни пауков, был доволен. Вскоре выяснилось, что доволен только он один, а остальные, мягко говоря, не разделяют Васькиного восторга. После настойчивых попыток отобрать и сжечь свисток, Васька его спрятал. Спрятал и забыл. А через месяц-полтора обнаружил. Свисток высох, сморщился и покрылся паутиной. Паутина легко снялась, и Васька дунул. Но звука не было, воздух не проходил. Васька втянул воздух в обратную сторону и, о чёрт, проглотил паука! Тот шевелил ножками в Васькином горле и просился обратно. Вместе с содержимым желудка. С тех пор между хозяином чудо-свистка и пауками возникла напряжённость. Теперь, когда старший брат хотел избавиться от надоевшего младшего, он спокойно, не повышая голоса, говорил: «Вась, у тебя паук на спине», что для Васьки звучало как: «На старт, внимание, марш!» и проблема решалась не в пользу моего друга. Соответственно кличка у Васьки была… Да-да, я был лично знаком с «человеком-пауком» задолго до выхода одноимённого голливудского фильма!
... У меня чесался язык напомнить Ваське про паука, но тогда бы пришлось телепаться на качели в одиночестве. «Ехать» было недалеко, через несколько домов у калитки одной девочки, которая мне очень нравилась, были два дерева, между которыми была вставлена металлическая труба, а на ней висели верёвочные качели, предмет вожделения местной пацанвы. Вообще-то на качели пускали не всех, но я был «культурный», Васька, по-видимому, тоже, кроме того, мы знали хозяйку качелей, поэтому пёрлись, как к себе домой. Хозяйка, девочка примерно нашего возраста, то есть от горшка два вершка, была на месте. Она сидела на качелях, покачивая ногами, и наблюдала за нами, казалось бы, с абсолютным равнодушием. Мы припарковались, потоптались вокруг качелей, переглянулись, и, наконец я, как более близкий товарищ, спросил: «Наташка, чё делаешь?» «Ничё» - ответила Наташка, продолжая болтать ногами в чистых сандаликах.
Уж не помню как, но разговор постепенно завязался, стал интересным, мы покатались по очереди на качелях и Наташка, решив нам что-то показать, повела нас в дом. Сейчас это кажется невероятным, но тогда в посёлке замков почти не было, и никто свои дома не закрывал. Отчасти потому, что брать нечего, отчасти потому, что воров не было. А кто захочет воровать, если завидовать нечему и у тебя есть то же, что и у других? Человек, конечно, всегда найдёт неравенство, воруют же яблоки в чужих садах, имея полный сад своих, но всё-таки это уже не тот накал.
Я шёл последним и, проходя через веранду, увидел странный предмет. Он висел на стене и был не просто красивым, а, я бы сказал, притягивающим. Это была гитара. Обычная гитара за семь пятьдесят, грубо сделанная и далеко не новая. Но меня просто приклеило к ней. Я забыл и Наташку, и Ваську-соперника, и себя, и всё на свете. Я тронул струну и, замерев, слушал, пока звук не иссяк. Тронул другую, сначала по порядку, потом вразброс, стараясь получить разные сочетания. Звук был зычным, наполненным, видно на веранде была хорошая акустика. Не помню, сколько я простоял у стенки с инструментом, но знаю, что уже тогда я понял, что буду музыкантом, и играть буду именно на гитаре.
И действительно, в третьем классе я выпросил купить себе гитару, и неожиданно оказалось, что мама умеет играть «Царицу Тамару», она пыталась мне показать, но для меня это было, конечно, слишком трудно. А о существовании школы игры, где материал располагается от простого к сложному, мы даже не догадывались. Мать моя понимала, что меня тянет к музыке, и через некоторое время мне купили баян, но учить меня было некому и я, подобрав пару десятков одноголосых мелодий, забросил инструмент. И только в девятом классе, я сам заработал себе на гитару, и начал всерьёз учиться. Я быстро рос, а когда мне показали пять аккордов, я самостоятельно, сдвигая их по грифу, получил несколько тональностей, открыл несколько фундаментальных закономерностей, в том числе и квинтовый круг, и некоторое время был убеждён, что это мои личные находки! После службы в военном флоте, я, не зная нотной грамоты, четыре года поступал в музыкальное училище, где конкурс был двадцать пять человек на место, выучил ноты, весь курс музыкальной школы, и поступил, и вопреки всему закончил, уже ясно понимая, что большим музыкантом мне не стать. Вся страна играла на гитаре. Выделиться среди миллионов было нереально. Тем не менее, я проработал музыкантом много лет, писал песни для детских ТВ-конкурсов, был руководителем краевой детской музыкальной студии, имел отличные профессиональные инструменты и аппаратуру, но такого чарующего звука, как на Наташкиной веранде, в глухой тайге, в далёких шестидесятых, я так и не добился. |
