(рождественское)
Затрапезная шуба зимы -
привокзальной засаленной бабы,
впопыхах городской кутерьмы
нивелирует «между» и «как – бы».
Вьёт позёмка суровую нить
на заплаты к подгнившей подкладке.
Не чем рвани гулящей прикрыть
фонарей в новогоднем припадке.
Горемыке не сладить с бедой.
Не лицо – мертвечина неона.
Под сурдинку попутчик хромой
выйдет крадучись в тамбур вагона.
Разрешают теченье игры,
где на сдаче: то блядь, то голубчик,
толи рыночный блеск мишуры,
толи водочный дух под огурчик.
Мечет бисер поддатый народ,
располневший от праздничной снеди.
Полупьяную правду сечёт,
коль в гостях не друзья, а соседи.
Из подземки одышливый пар
настигает в разброд, в результате
забивает гортань перегар
пьяных святок при полном накате.
У болтливой толпы естество
изнутри неприличного цвета,
хорошо, что ещё в Рождество
не фурычат ни сглаз, ни примета.
Хорошо, что ещё в Рождество,
в Свете утреннем нерукотворном,
человечье с Предвечным родство
существует в согласии спорном.
Хорошо, что рождается Бог
каждый год, как всегда на седьмое,
оставляя живущим в залог
Небо встречное, Небо седое. |
