Когда-то мир столь древним был...
Жил был охотник Тэпкэлин…
На дальних островах то было –
Инетлин и Имегелин…
Протока там текла меж ними,
Но жил народ на них один.
Остов китовый был им мостом,
И вечерами эскимосы
Частенько приходили в гости
Через протоку по мосту…
Меняли нерпу на оленя,
Китовый жир на лахтака,
Коренья, ценные растенья,
Лосось, одежду, потроха,
Изделия моржовой кости
На стрелы, золотой металл…
А кто-то в тундру нанимался
Оленеводом на сезон…
Короче, била жизнь ключом!
Китовый мост объединял
Два острова. Он жизнь давал,
И каждый это понимал.
…Жил Тэпкэлин… И он всё знал.
Оленеводов брал в работу,
Охотникам давал охоту,
Гарпунщикам – в сезон каяк.
Уж точно, не был он бедняк!
Он сильным был, красивым, рослым,
В охоте равных не сыскать,
И погреб его мясом полон
Был круглый год. Его жена
Любила мужа Тэпкэлина.
Троих детей ему растила…
И гордо хвастала, что он
В неё пятнадцать лет влюблён.
Да, всё так было. Так всё было.
И вот однажды Тэпкэлин
Пошел каяком в море сине,
Добротно сделан был каяк.
Длиной имел четыре метра,
Остов из кости состоял.
Обтянут был упруго в шкуры
Морских животных. Управлял
Веслом двухлопастным охотник,
И плавно воду покорял…
Вокруг выныривали нерпы,
Одна, другая – можно брать!
Их Тэпкэлин «не замечает»,
Он хочет лахтака* поймать. *Лахтак-он же морской заяц,- ластоногое,
Всё дальше берег. Дом далече. из семейства настоящих тюленей
А лахтака всё нет и нет…
И солнце припекает плечи
Через кухлянку. Слепит свет
От чешуи морской волны.
«Эгей, тюлени, вы хитры,
Но не хитрее Тэпкэлина,
Я гарпуном с размаху спину
Сегодня лахтака возьму!
И прямо к дому приведу».
Такая песнь приободрила
Удачливого молодца.
Рука его остановила
Движенье в волнах каяка.
Он затаился, с морем слился,
Как будто стал с ним заодно…
И тут лахтак из волн явился,
Огромный, сильный. От него
Большая сила исходила,
Вокруг него сама вода
Двумя волнами расходилась
И растворялась в никуда…
Раздулись ноздри Тэпкэлина,
Уж взнёс углом он свой гарпун,
Уж замахнулся, в шею целя
Морского зайца, лахтака…
Поймал момент, дыханьем замер.
Гарпун летит как та стрела,
Со свистом ветер рассекает,
И прямо в жертву попадает…
- Эгей, поймал я лахтака!..
Ура, ура мне, я охотник,
Моя добыча нелегка.
Быстрей пузырь он закрепляет
К верёвке крепкой гарпуна,
Тюлень в пучину волн ныряет,
Пузырь мешает, и вода
Вокруг каяка закипает,
Лахтак на воле жить желает,
Он вновь и вновь нырял сто раз,
Но пика в шее, ранен глаз,
Да и пузырь уйти не даст.
Лахтак к себе тянул каяк,
К свободе, к воле, в жизнь без плена,
Он Тэпкэлина умолял,
Но тот не слышал – брызги, пена
Вокруг лодчонки так бурлили,
Что речь тюленя загубили…
Победы смирно ждал охотник.
За три часа тюлень устал,
Пузырь уйти ему не дал.
Затем бессильного тюленя
Охотник к лодке подтянул,
И прикрепил проворно к челну
И судно к дому развернул…
Но остров-дом пропал из виду,
И небо потемнело вдруг,
И зашептало тёмно море.
Загривком чувствуя испуг,
Тэпкэлин мудро понимает,
Что он домой в ночи придёт…
Он вёслом лодку направляет,
Туда, где звёзды кажут дом.
...Нежданно за спиною всполох,
Волны разорванная рябь,
И зверь неведомый, как молот
Ударил в спину, весь ревя,
Уселся мёртво, рвёт кухлянку
Когтями острыми насквозь.
Охотник вражеского зверя
За борт отбросить не сумел,
Он припустил каяк умело,
Он дома быть уже хотел.
Но берег, берег далеко!..
А зверь меж плеч дерёт когтями.
От боли Тэпкэлин весло
Едва ли удержал руками,
И припустил быстрей ещё.
Каяк стремительно несётся
По пенным волнам в темноте.
Охотник вскоре замечает
Огни костров на берегу,
Мелькнуло: там с волненьем ждут…
И вновь попробовал охотник
Зверюгу со спины содрать,
Но та вцепилась мёртвой хваткой
И продолжает кожу драть.
От боли взвыв, налёг на вёсло;
Вот берег, пенная волна,
А под лодчонкой гальки шёпот,
А на спине - огонь от ран.
На берегу стояли люди.
Им Тэпкэлин кричит: «Эге-е!
Промеж лопаток на спине
Какой-то гад уселся мне!
Скорей, быстрей его снимите,
Ко мне в ярангу принесите,
Не убивайте. Сам решу
Что делать с ним».
И вот бегут
К нему гурьбой односельчане,
Каяк на сушу дружно тянут.
Глядят, а на спине не незнамо
Неведомый какой-то зверь.
Вдруг спину жертвы отпускает,
И шустро к морю припускает,
Но люди сетями его
Скрутили вдоль и поперёк
И туго-натуго связали…
Ну, вот. Охотника в ярангу
Внесли, чтоб раны залечить.
Жена кричит: «Он весь изранен!
Давайте мне бальзам-пирит».
Его намазали, боль стихла,
А люди племени стоят,
Они-то ждут, что скажет делать
С зверюгой хищным Тэпкэлин.
…Прошли часы ночные. Трудно
Принять решение. И вот
Тэпкэлин говорит:
– Со зверя
Снимите шкуру и средь вод
Пустите это чудо в море,
Пускай бесшкурное плывёт…
А что им, смертным? Если надо,
Они готовы исполнять:
Зверюгу в миг освежевали,
И отпустили умирать.
(Здесь надо пару слов сказать:
В обычаях и нравах люда,
Что населяет край земли,
И непогода, и простуда,
Поход на нартах через бурю,
Охота в тундре, на воде,
Оленя гон средь гор безлюдных…
Всё по шамана ворожбе.
Общаясь с духами, шаман
Охотника благословляет
Он души зверя им вверяет...
И это ли не тяжкий грех,
Когда зверьё не убивают,
А освежёванным пускают
Под улюлюканье да смех
На гибель верную и смерть…
..Нет, духи, духи этих мест
Простить не смогут муку зверя.
И неудачным станет племя
Во всех охотничьих делах….
И станет голоден весь род,
И вымрет постепенно, вот…)
***
Настала ночь. Упали звёзды,
Сложились в яркие созвездья.
Всё племя спит. Прибой шумит.
Собаки спят и ветер спит.
И Тэпкэлин, конечно, спит.
Но! Чу… Откуда-то гремит.
И шум волны прибоя ближе,
И ветер мчится из низин,
Как будто что-то им да движет…
К селеньям бурно подступает
Порыв, другой. Стихия прёт!
Глаза Тэпкэлин открывает,
Загривком чувствует – идёт!..
Грядет Великая стихия!..
Он одевается, бежит
За створ яранги. Шум всё ближе.
Он видит: волны плёс жуют,
И лижут нижние яранги,
Ещё чуть-чуть - совсем сожрут!
Собаки воют… Люди кличут…
Народ пустился от волны
На взгорье, где и Тэпкэлин
С семьёй своею мирно жил.
Уже к яранге Тэпкэлина
Бредёт волна одна к другой.
Нет неба, звёзд над головой.
Бежит в жильё он и кричит
Жене, чтоб в гору собиралась,
Детей скорей чтоб забрала.
У самого спина болит…
Рукой едва ли шевелит…
…Замешкались…
И накрывает!..
Жилье огромная волна.
Дно с верхом путает, мешает
Одежду, утварь, дом вода…
О-о, преогромная волна
Разбила вдребезги ярангу,
Людей забрала в соль морей,
Погибло много или мало
Почти две тысячи людей.
Собаки стаями тонули…
Яранги по волнам неслись,
Пока их тяжестью тянуло
Туда, где духи вод паслись…
Жена и дети Тэпкэлина
Ушли под волны навсегда.
И сам охотник пал в пучину,
Пропал в ней, грешный. И вода
Так до рассвета бушевала…
Свет раз за разом гложет мгла,
Седая, серая и злая,
Она две сопки разнесла
За сотни верст морского края;
И Инетлин и Имегелин
Теперь ни род, ни мир один,
А две далёкие чужбины,
Их делит Берингов пролив.
Нет-нет, а иногда прилив
Останки утвари выносит,
Их кто-нибудь тогда находит
И вспоминает этот сказ.
На том закончен сей рассказ. |