В жизни каждого человека, с молодых лет, не один раз возникают такие моменты, когда он задумывается о смысле собственной жизни, о смысле всего, что его окружает, и «почему все так устроено»! Так или иначе, но все мы ведем некий поиск своего «места под солнцем», и не только в материальном, но и в духовно-нравственном смысле. Кто мы, зачем пришли в этом мир, останется ли что после нас? Так или иначе, но каждый из нас хоть раз пытался обратиться к неким высшим силам, к Богу.
Есть мнение, что познать себя и понять «промысл Божий» можно только пройдя через испытания духа и плоти. Есть мнение, что нельзя прийти к Богу одновременно сидя в мягком кресле с сексуальной девицей на коленях и рюмкой алкоголя в руке, а жаль! Есть мнение, что одним из таких испытаний человеческого духа является одиночество. Помните, даже Христос уходил в пустыню на 40 дней.
Моя поэма не о фактическом одиночестве, а о духовном. Живя в обществе, в семье, казалось бы, постоянно окруженные людьми, мы все равно остаемся одинокими. И это одна из реальных глобальных проблем человечества. Посмотрите на японцев – окружающих себя виртуальными цацками робототехники, чтобы не чувствовать себя одинокими – нация живущая в условиях дефицита свободного пространства, почти всё время проводящая на работе в среде себе подобных, тем не менее чувствует себя одинокой, а разве у других урбанизированных народов нет такого ощущения?
Почему мы одиноки? Я думаю, что философия проблемы как раз в том, что каждый из нас создан «по образу и подобию Божьему» неповторимым. В каждом из нас живет своя вселенная, которую мы и строим! В каждом из нас живет Бог - творец, тот самый, что «носился в пустоте до сотворения Всего», только он спрятан очень глубоко! Возможно, смысл жизни заключается в том, чтобы помочь выйти этим высшим силам наружу, сделать для них выход. К сожалению не всем это удается. В каждом из нас живет ангел, только он замурован! Поиску «частицы Бога» в человеке посвящен мой «заМуРованный Ангел.
Очень хочется написать нечто классическое, вечное на манер «Божественной комедии» Данте Алигьери или «Фауста» Гёте, особенно когда тебе всего восемнадцать-двадцать пять лет, и из тебя бьет фонтаном юношеский романтический протестный нигилизм и тестостерон. А снаружи прессует эпоха нравственной пустоты и больших ожиданий.
Основная идея «заМУРованного Ангела», это внутреннее глобальное одиночество каждого человека. Мы все схожи, ведь мы представители одного вида Homo sapiens, мы много слушаем, еще больше говорим и нам кажется, что мы способны легко понять других, но при этом мы часто мучаемся оттого, что другие не понимаю нас и «от этого все проблемы». Это нормально, ведь мы все-таки немножко отличаемся. У нас не только разные отпечатки пальцев или сетчатка глаза, но и «тональность душевных струн» через которые мы пытаемся воспроизвести музыку вселенной, заключенной в каждом из нас. И как бы мы не старались, наши струны всегда будут настроены чуточку по иному, но это не означает что мы не правы, «оркестр» совсем и не должен играть в унисон. Так проявляется наше эго. Раз душевного одиночества нельзя избежать, к нему приходится приспосабливаться. И при этом стараться быть нравственным и ответственным хозяином своей жизни и думать, думать, думать собственной головой.
Давно уже не болея юношеским максимализмом, являющимся частью моего былого вдохновения, я решил опубликовать «МУРу» двадцать лет спустя. Потому что искания и терзания молодой человеческой души, неумело высвеченные в моем «эпическом» творении, все также актуальны для любого поколения, а некоторые космологические суждения оказались даже пророческими. А еще потому, что согласно японской традиции Бусидо: «воин должен использовать досуг для упражнений в поэзии» и «должен, прежде всего, постоянно помнить, что он должен умереть».
Считаю, это творение, написанное благодаря внезапному озарению молодости, своим скромным вкладом в Бусидо души человеческой и рок-н-ролл.
Поэма написана не в едином виде стихосложения, так как изначально являлась сборником стихов, написанных в 80-х -2000-х гг. и в последствии объединенных в одно произведение по смыслу.
заМУРованный Ангел
ФИЛОСОФСКАЯ ПОЭМА
в стихах и прозе
То майка коротка, то слишком длинный… глаз;
Что грех, что нравственность- все путано у нас!
(народная мудрость).
заМУРованный Ангел
Быль (это пыль) –
сказка (не указка).
« Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний…»
Откровение Иоанна 1:10-11.
Шел за окном калека-дождь,
Стуча по окнам колотушкой.
Дул ветер - туч осенних вождь,
Кидаясь ливнем, как игрушкой.
Я был без дела и тоска,
Любой чумы сильней, морила:
Уж лучше «пушка у виска».
Дом, одинокий как могила.
Сосал все силы, нервы, кровь
Со святостью церковных свечек.
Вдруг я застыл, поднявши бровь:
Передо мной был человечек,
Укутан в длинный красный плащ.
Сказал мне тихо: «Добрый вечер»,
И бельма, сколько не таращи,
Не исчезает, «вилы в печень»!
«Чем Вам обязан?»- молвил я,
Подумав: «белая горячка!»
А эта «красная свинья»
Сказала: «Долго длиться спячка,
Я твой заказчик, напиши
О том, что я тебе открою
Создай «сказание», не спеши,
Напишешь- сдохнешь, черт с тобою!»
Его я, кажется, послал
Туда…, где «даль и море плещет»
Он рассердился, и пропал
Но чья-то тень на мне трепещет.
Вновь появляется посланец,
Не ясно - ангел или бес,
Но видом явно не засранец-
Скорей всего сошел с небес.
«Не знаю, бес иль ангел божий,
Но делать кое-что могешь,
Весь из себя, с надменной рожей,
Ты, видно, хорошо живешь»-
К нему я скромно обратился,
Так, чтоб беседу поддержать.
Он весь ко мне поворотился
И молвил: - Что ты, твою мать…
Забыл призвание поэта,
Похерил в вихрях бытия,
Пока ты в наслаждениях, где-то,
И не варганишь ни… чего.
Коль грешный дан язык бескостный-
Цели, как надобно врачу,
Не то тебя мечом я острым
Почтению к Богу поучу.
Он передал тебе искусство:
Сердец ранения врачевать,
Будить в душе святые чувства,
И мысли светом наливать
А ты, поганая скотина,
Погрязла в думах о дерьме,
Твой путь-болото и рутина,
Подохнешь в этой кутерьме
От алкоголя и болезней,
В мечтах о «бабках и грудях»,
А мог бы кое-что полезней
Оставить миру, второпях
Мелькнув звездой в воротах смерти…
Тебя, урод, я поразил
Давно бы! Верьте иль не верьте,
Но я посланцу возразил:
-К чему, дружище, эти страсти,-
Тут я пришедшему сказал,-
Мы все подвластны Божьей власти:
Что Он нам дал, то и забрал.
Нам на прокат даны Всевышним:
И жизнь, и тело, и душа,
Так разве секс бывает лишним?-
Любовь и вправду хороша.
Что до вина, «бабла»- ну денег,
Тут вовсе нечего сказать,
Ведь деньги - сор, к ним нужен веник
И ковш, что б больше загребать.
Да, разве я поэт- бездарность,
Так, рифмоплет, «садист бумаг»,
Ну ладно, льстит мне ваша парность,
Знать, не такой уж я дурак,
Раз конкурс на заказ поэмы,
Изволь, засяду, напишу.
Вот только как «догнаться» темы?
-Во снах тебе все расскажу.
Пиши ублюдок, исчезаю,
Напишешь, сдохнешь в тот же час.
Я сел, от страха замерзая,
И начал этот свой рассказ.
«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною;
И дух божий носился над водою».
1-Я Книга Моисеева Бытие глава 1, стихи 2.
Я не начну сейчас сказания.
И не читаю строк поэмы;
Лечу в просторах Мироздания
Постигнув тайну вечной темы.
Я не имею дня рождения,
Не знаю времени текущего:
Я - Все пространство и материя-
Судьба, внутри всего живущего.
Чу, ощущаю дуновение,
Что там: песчинка иль звезда.
Мне незнакомы: страх, сомнение
И путеводная узда.
Не поступаю нерешительно,
Но признаю один закон:
Ничто не ясно, все сомнительно:
«Убогость хижин, блеск корон».
Поправ тройное измерение.
Не знаю слов: «Внутри» и «Вне».
Ужаснее всего- пленение,
Но, не возможно оно мне.
Живу, как Око Вездесущего
При нуле Кельвина, в огне.
По воле прошлого-грядущего
Лечу на бешеном коне.
Я - ритм извечного движения
В белковых тканях и скале,
В пустом пространстве вижу Гения,
И смерти тлен, не страшен мне!
Но срок настал «творить задание»,
Приостановлен мой полет:
Мол, не «шатай» все мироздание,
А понеси людской, ты, гнет.
Поставим сей эксперимент
На третьей солнечной планете;
Пройдет какой-нибудь момент
И ты опять на «этом» свете.
Ты должен крепко вжиться там,
Тут есть еще одно условие,
Чтоб интересней было нам:
Забудь, пока, свое «сословие».
Теперь не дух ты, человек,
Исполни временный приказ:
Давай, лети в двадцатый век,
Глаза открой как в первый раз.
Ткнув в Землю «пальцем» наугад
В сей миг, я очутился там,
И в тело женщины, как гад
Проник, забыв «Верховный храм».
Создавший: Землю, жизнь, людей
Решил сам побывать на ней.
В моем «романе» три героя:
Конечно автор, я не скрою,
Потом Создатель и Творец,
И дух рожденный, наконец.
Мой город- рассвет,
Мой адрес- судьба,
Дороги нет
В такие дома.
К Создателю есть путь прямее,
Но не пытайтесь лишний раз
Достигнуть истин эмпирея,
Он сам найдет вас и воздаст.
А что герой, скажу досрочно,
Родиться в наш тревожный век,
Зачат на «фифти» непорочно,
На «фифти»- смертный человек.
Он проснется, почувствовав смутно,
И возрадуется естеством,
От лучей, что поют с добрым утром,
С днем рождения, с твоим рождеством.
Не развались как древний Гелиополь,
Теперь не знать тебе покой,
Врагов познавший Севастополь;
Там и родился мой герой.
Уж ясен смысл нам этой фразы,
Но позже явиться мораль:
Его мать - не директор базы,
Отец - не первый секретарь…
Родня, ну прямо, «честных правил»,
Ребенка воспитать смогла.
Он с детских лет уж позабавил
Знакомых «хитростью» ума.
Ну, впрочем, чтоб Ваш глаз не «ранить»
Двумя словами: герой, да: он,
Местоимение не ставить,
Я назову его - Самсон
(Раз разговор наш не о чем,
То, здесь семиты не при чем).
А что за время, время - «ой»,
Когда родился мой герой!
Его с благословления «Мишки»,
В энциклопедиях и книжках
Гнилым застоем назовут
И крепким словом проклянут,
Или прославят: все зависит
Как перемены нас возвысят,
Ну, и, к чему всех приведут.
Тогда на «троне», из «царей»,
Был «Ленька-Благодетель»- змей.
Народ «лапшу» снимал обильно,
Но, впрочем, жизнь была стабильна…
Как царь спартанский, Леонид
Был ратным подвигом овит
И был, без лишних разговоров,
«Генералиссимус… Суворов».
Еще сильнее мирный труд
Его прославлен там и тут.
На грудь, приняв для счастья глаз
Страны весь золотой запас.
Его пиджак как звездный флаг,
С владельцем- дорогой коньяк.
Да что там Брежнев, был он хватом,
Слугой себе, отцом и братом
Тому, кто, вообщем, жить умел
И был как стержень, в центре дел.
Кто знал: где «крикнуть», где «подмазать»,
Где трезвым быть, а где и «смазать»
Тот обретал почет и чин
И не имел грустить причин.
Ну что ж, вернусь опять к герою,
Его младенческим забавам.
Семья, не ведая покоя,
Растит, холя согласно нравам.
Лет до пяти за ним следила
Кругом живущая родня,
«За ручку» мир смотреть водила,
И надо бы сказать - не зря.
Самсон был парень быстрый, бойкий,
Рос не по дням, а по часам;
Не смотрят - хвать часы об мойку,
Или приемник крутит сам.
Он в коллективе не ужился:
Был позаброшен детский сад.
За свой мирок упорно бился
И воле был ужасно рад.
В семь лет, как все, был отдан в школу,
Не спец…, но тоже ничего;
С учителями злые ссоры
Не очень славили его.
Учеба - «ушки на макушке»,
Но как сказал сам А. С. Пушкин:
Всегда учились на Руси
Как бог пошлет нам с небеси.
Так, не избегнув наносного,
Самсон жил класса до восьмого.
Любил прогулки без хлопот,
Из празднеств - больше Новый год.
(Вам объясняю мысль свою:
Я очень сам его люблю).
Вот так прожив шестнадцать лет
Он много книжек приоткрыл,
Не очень славил белый свет,
Но, впрочем, музыку любил.
Не уважая меломанов
И не любя брыкание ног,
Любил «героев» и «тиранов»,
Короче: классику и рок.
Не правда ли смешной подбор?
Ведя душевный разговор
Иной «даватель» интервью,
О ком в народе «I love you»,
Из касты: «деятель искусства»
В разделе: «лоховские чувства»,
Чтоб показать разносторонность,
Имеет этакую склонность
Вот так вот точно говорить,
На «TV ящик» воду лить:
- Люблю и Верди и Вивальди
И надпись: «Iron» на асфальте,
Люблю и «Пинк…» и «Дайэр Стрейтс»
И Элвиса: « Departure gate»,
Тащусь от Баха два часа…
(А сам - поганая «попса»).
Ему вопрос о вере в бога,
А он в ответ: - моя дорога
Не та, что Ваша, я чудак,
Мол, в бога верю, но не так.
Ведь взрослый дядька – «неформал»!
Самсон, понятно, слишком мал
Все это называя роком,
В защиту вкуса, ненароком
Герой способен был изречь
Большую пламенную речь:
-И в наши дни и в будущем жива
Извечная о музыке проблема:
Что розы, а что сорная трава,
И что пройдет, а что не знает тлена.
Рок вечно жил, возникнуть он не мог,
В нем вся вселенная и дома уголок.
Пусть недоброжелатель от бессилья
Во всех грехах зло обвиняет нас;
Нет, рок не проповедует насилия,
Он делает все чище во сто раз.
Слова не мальчика, не мужа-
Эмоции и лишний пыл.
Но не посадишь просто «в лужу»,
Хоть смысл, наивный, в этом был.
А вспомнить время то «святое»
(Без ностальгии по «застою»)-
Где близок коммунизма век
И вольно дышит человек
От трудового онанизма,
То, даже форма нигилизма
В защиту «музы и амура»
И прочей, чуждой нам культуры.
Это теперь, сосущий… «воблу»,
И видя власти беспредел,
Смотря на правящую коблу
Я очень сильно «полевел».
Чтоб заработать уважение,
И в детских сварах побеждать,
Не зная страха унижения
Врагов морально унижать
Самсон с друзьями стал качаться
И вольным боем увлекаться.
Мы все проходим через это
(В виду имею пол мужской),
Познавшие «жестокость света»,
Ну, в смысле: проигранный бой,
Когда «горит фонарь» под глазом
Двух мнений нет, решает разом,
Что заниматься надо нам,
И понеслось: то здесь, то там.
Законно мы не «м» не «б»,
Но секций тьма, народа - валом:
Кто мог - в спортзалах КГБ,
Но больше: парни по подвалам.
В «руке» был призван культ насилия,
«кун фу»- еще не привелось,
Но, чтобы власти скрыть бессилие
Суды наматывали злость.
И развелось учителей,
А цены в платных… так загнули,
На вид подонок, но… сэнсэй
(И был «замочен» Нигмантулин).
Я сам таких знавал не мало:
Подходит - хочешь, рассмешу:
Год занимался «шотоканом»,
Уже инструктор по «ушу».
И мой герой тренировался.
Качался и спаринговался,
Но было это не серьезно:
Самсон любил не труд, а «звезды»,
А ко всему, где надо дел,
Он очень быстро холодел.
Но годы шли, Самсон взрослел
Все, оставаясь не у дел.
Родители не «пели соло»,
Хоть замысел их был не крут:
Вначале сын закончит школу,
Затем поступит в институт.
Какой? – не сильное значение,
Для жизни - главное диплом,
Желательно: в «обеспечение»,
Торговлю или «белый дом».
Самсон учиться не хотел,
Все больше в небеса глядел.
Стоп! Что за вздорная причуда.
Какого ожидал он чуда?
Характер был у парня странный,
Быть может, чувствовалась связь:
Холодный разум чертом данный,
Душа от бога ввысь рвалась.
Он был романтик, нигилист,
Храбрец, мерзавец, трус отчаянный,
Душою добр чрезвычайно,
Друг чести, циник и садист.
Короче, полный спектр качеств
Всех добродетелей в пороках,
Но вряд ли было бы иначе,
Ведь нужно помнить об истоках.
В нем жило рвавшееся чувство
Свободы, силы, высоты,
Скорее похожее на буйство,
Чем тягу в райские сады.
Его «вторая» половина на волю выйти не могла,
Но все ж над «первой» власть держала,
Колола лезвием кинжала
И ввысь на «родину» звала.
Знакомо это чувство многим:
Солнечным утром тянут ноги
Подпрыгнуть вверх и полететь,
Преодолев свинец и медь
(Которых много в атмосфере),
А ночью лишь раскроем двери:
Влетит космическая пыль,
Тут сказка превратиться в быль,
И звезды манят нас, зовут,
Тревожит душу звездный зуд.
Так, может быть и мы оттуда;
Известна тайна, но молчим…
Герой мой ждал с собою чуда,
Но в том не понимал причин.
В общении был нормальный парень,
Хотя рубахой не назвать.
Друзей любил, любил… менять.
Его товарищ, Кирилл Занин
Пошел в аэроклуб летать,
И мой Самсон за ним направил
Своих идей пустую кладь
И вроде был пока доволен,
И даже сильно небом «болен»,
Что ж, жизни мог еще не знать.
Одно мгновение и начнется мой полет,
Легко бежит послушный самолет,
Отрыв, и… принимает высота.
Как объяснить, что тянет нас туда?
Такого ощущения свободы
Не отыскать в пыли земной природы.
И будешь вспоминать до гроба, как в роли бога побывал,
Понять не сможет это чувство тот, кто ни разу не летал.
(Глупо небо бороздить и искать удачи:
Можно голову сложить не за… «грош» собачий)
Мой бедный мальчик был романтик,
Вот чистой юности пора
Роман развязывал как бантик.
Что про былые времена.
Любил фортуну словно даму,
Среди полей или морей
Искал он подвиги и славу,
Летел с оружием за ней.
Он отправлял себя в изгнание
И мог часами проводить
Страстей минутных и страданий
От черных букв - красную нить.
Я долго раскрывать не стану
Простой сюжет таких романов:
На просторах всем ветрам битых и открытых,
На далеких островах, богом позабытых
Собирались моряки в стареньком трактире,
Там вербовщики, с утра, ромом всех поили.
- Рвут испанцы тут и там, грабят даже воздух,
И расселись по фортам, будто птицы в гнездах.
Перерезать надо им золотые вены:
Дерзкий совершить набег нам на Картахену.
Обещали нам всего: золота и славы,
Если выполним сейчас замысел кровавый.
Ну что ж, нам всем не привыкать
Кому-то душу выпускать.
Скоро драка закипит, застоялись что-то,
А на рейде уж стоит красавица «Шарлота».
Дело есть, айда вперед, сборы были коротки,
Не надо трогательных слов, всю ночь кутили моряки.
Осенил нас бывший поп, пьяница распутный,
И отправились в поход- ветер дул попутный.
Опытный наш капитан побывал в бою не раз:
Еще с «армадой» воевал, потерял там правый глаз.
Одноглазый морской волк
Знал в Карибском море толк.
Под покровом темноты встали незаметно.
Нам бы сразу нападать, утром будет тщетно.
Пили вместе, пили врозь, пили что попало,
Завтра в адской кутерьме станет наших мало.
Уголовников нас поп с плачем исповедал,
Пел про вечную любовь, и поспать-то не дал.
Кости, карты, а потом спали все вповалку,
Вечно жизнью рисковать - уж себя не жалко.
А на утро, только свет,
К нам сторожевой корвет.
Посвятились мы вином из последней бочки
И уселись по местам, как на яйцах - квочки.
Пушки заряжаем, весь бодун долой,
Только побыстрее бы бросится нам в бой.
Где «веселый Роджер», флаг не упадет;
Вдруг огромной силой бросило вперед.
Порох весь взорвало, мы идем на дно,
Как туда попало «чертово» ядро?
Что еще тут делать, мы на абордаж,
Но сражался смело вражий экипаж.
Ну что ж, нам всем не привыкать
Кому-то душу выпускать.
Мне попался знатный гранд, аж дырявить жалко.
Он махал большим мечом, словно баба скалкой,
Но поскользнулся храбрый франт, за борт повалился.
Видать вчера сам перебрал и не опохмелился.
Оглянулся я назад, и сдавило что-то:
Тонет наш пиратский бриг красавица «Шарлота».
Что тут делать, как здесь быть,
Некуда нам отступить:
Иль испанцев победить,
Или глупых рыб кормить.
Битва длилась день и ночь, не остановиться,
Правда был и перерыв - что б опорожниться.
Сабельками помахать нет приятней дела,
Наш английский брат-пират в этом деле смелый.
Когда снашивалась сталь, били, чем попало,
Жаль, но многих крепких рук не хватать нам стало.
Как оружие я нашел битые бутылки:
Больно бьют по головам, оставляя дырки.
Подошел испанский флот, нет теперь пощады;
Только там где льется кровь слабых чувств не надо
Джентльмены как могли с жизнью попрощались
И товарищи мои с рей мне улыбались.
Не заплачу здесь и я, удаль не отрубишь
Напоследок показал я испанцам кукиш
Но им видать, не привыкать
Чужие души выпускать.
Но это все другие пишут
Я возвращаюсь к своему:
Самсон осилил много книжек
И те наскучили ему.
Уроки жаловал не очень
Учился хорошо он впрочем.
Заметил парадокс я милый
По части сильной половины:
Кто были в школе как сюрприз,
Кому пророчили карьеры
Сейчас «опущенные» вниз
Живут в дерьме, не зная меры.
Кто был отпетый хулиган
По ком со слов тюрьма стонала
Сейчас набили свой карман
И «загрузились» до отвала.
Как видно время все расставит
Когда меня оно «поставит»?
Был не бандит, не «ученик»
Ни « низ», ни «вверх» я не достиг
К «царю», не ближе, чем к «скотине»
Так и остался в середине.
Ах, да выдерживая … ополь,
Герой уехал в Симферополь,
Отец переведен по службе
Самсону перемены в дружбе.
В десятом классе все трудней
Вновь заводить себе друзей.
На новое приехав место
Была квартира на Залесской,
С биноклем, выйдя на балкон
Самсон стал изучать район.
Ремонт, другие неполадки
Я пропускаю без оглядки.
Всегда вначале неустройство
При переездах там и тут
«Бардак» и прочее расстройство
Пока наладиться уют.
Важней взаимоотношения
Но двор Самсон совсем не знал,
О нем не складывали мнения
Он там почти и не бывал.
Что школа?- класс на группировки
Разбит, но мирно жизнь течет
К учебе не было сноровки
И «труженикам»- не почет.
Вначале и не разобраться
С кем подружиться, с кем подраться
Кто в доску свой, кто «шестерит»
Кто «поет песни», кто юлит.
Круг увлечений был «широкий»:
Ученики после уроков
В компанию: пивка попить
Или во двор: «козла забить»
Другие: в «бизнес» или «трынку»
Был спец по «тряпочному» рынку.
Чем интересовались дамы:
Все сплетни или мод журналы.
И мог, какой ни будь чудак,
Что разных книжек начитался.
«Лапшой грузить» и сяк и так
Пока вконец не попадался
На чей-то без костей язык,
Который был еще длиннее,
А всем конечно веселее
Что сей «певец» попал в тупик.
В то время разные течения
Пленяли молодых сердца
Смотря, какое увлечение,
Названий было без конца:
То «хиппи», «пункеры» и «панки»
То «юппи», «брейк» и «лизбиянки»
«Boy blue», «фашисты», «каратисты»
В рок-барах были «металлисты»-
В одном, где «Мир», в другом - «под спуском»,
Там рокеры езды искусством
До «первого столба» блистали
И воспевали «metal hammer».
Дословно этот «гимн» не помню,
Но приблизительно напомню:
-«Когда тьма засосет в себя Солнце, войди в сердце больших городов,
Ты услышишь там музыку… автомобильных номеров:
Чистый металл, жесткий металл
Твой тяжелый звон нас околдовал.
Ты послушай: ночь
Нам стучит в виски
Отгоняя, прочь
Тени черной тоски.
Скрежет тормозов
Словно ржанье коней.
Будто стук оков
Или звон мечей.
Рыцарь металла сними мотошлем
В свете факелов в двести двадцать вольт,
За последней чертой нет рабов проблем,
Там себе каждый выберет роль.
Заходи в наш бар, шанс свой не гоня,
Здесь дождешься дня, мы приглашает тебя.
Чистый металл, жесткий металл-
Твой тяжелый звон нас околдовал».
Подобных "нескладушек" рой
Слыхал не мало я, порой.
А драки были- загляденье,
Когда район шел на район,
Властей не спрашивали мнение
И член ложили на ОМОН.
Теперь не та уж молодежь-
Всей этой чуши не найдешь.
Практичней стали и умней,
Но раньше было веселей.
Да, мир тогда был интересен:
Шло время перемены «песен».
Самсон уже закончил школу.
Теперь вопрос: куда идти?
Дай поработать кругозору
При выборе себе пути.
Ты представитель двадцатого века,
У твоих ног и под сводом небес
Все достижения лежат человека-
Мир интеллекта и масса чудес.
В своих мечтах ты часто возвращался
К векам минувшим - будущее скрыто
И к старым добрым книгам обращался.
Где живы те - чья сущность позабыта.
Будь пробивным как все мальчишки,
Держись свободней, улыбнись,
Забрось подальше эти книжки,
Иначе ты «пропустишь» жизнь.
Та строит «завтра» на расчете,
И миром управляет плут;
Глупец не должен быть в почете,
Конечно если он не шут.
Не буду осуждать романтиков фатальных:
Чего не помечтать, раз это нам дано,
Но быть должна мечта реальной.
И сделать надо все, чтоб проросло зерно.
Настало время для карьеры:
Кирилл, весь небом заражен,
Себя направил в офицеры;
Самсон в раздумья погружен.
Отец и мать «ступая в ногу»,
Наперебой ему твердили:
-Учись сынок, чтоб по итогу:
Не ты возил, тебя возили….
Сейчас все слишком упростилось:
Страна воров перекрестилась
И смыла с жопы красный цвет,
Да только улучшения нет;
Все те же царствуют ублюдки,
Опять «Скуратовы Малютки»
Вершат полночные дела
Хотя, теперь уже с утра
И до заката воровство.
Оно теперь как баловство,
Но только в массовом масштабе.
На этом письменном «ухабе»
Пока закончу речь вести,
Ведь надо что-то унести
И самому, я свой, такой же:
С Иваном - Ваня, с Мойшей - Мойша,
Мне тоже хочется украсть,
Пожить и весело и всласть;
Хотя давно уж все украли.
Что мне оставили?- едва ли.
В моей стране (читай - в подвале)
Троится сказочно дорога
На три тропинки, по итогу:
В «менты», бандиты, «торгаши»,
Чтоб жить для тела и души.
Так, прозябая в размышлениях
Он никуда не поступил.
Запутался в различных мнениях
И целый год баклуши бил.
Шло время смены «декораций»
В «театре запертых дверей»,
Замысловатых комбинаций
С введением свеженьких ролей.
«Князья», соскучившись в «застое»,
Ища, что их развеселит,
Решили расшатать устои
И посмотреть: как «Рим горит».
Всласть посмеявшись над народом
(Всегда считав его уродом),
Взирать как бедный тот народ
Что происходит - не поймет.
Сюжет комедии не сложен:
«Князья», нажрав сначала рожи
И сняв последние штаны
Со всей обманутой страны,
Собрали «крепостных» на сход:
-Внимание, слушай наш народ.
Не эффективен, стал ваш труд,
Нас за границей не поймут,
Нам надо с ними наравне
Не только дома, но и вне.
А ну-ка, если ненароком
Заменим «барщину - оброком».
На «барском поле» люда много,
Да что возьмешь с него налога,
Еще обедом накорми,
Короче, все вы - упыри.
Да с «беглыми»- труды в поимке,
Отсюда есть и недоимки.
Теперь крутитесь, как хотите,
Все что взрастите - нам сдадите,
Ведь «маслом не испортишь каши»:
Земля и власть как прежде - наши.
Вы - гегемон, мы Ваши слуги
Так порешили на досуге.
Да, многих ждет исход летальный-
То поразительно нормально:
В природе есть закон важнейший,
Что выживает лишь сильнейший,
И тот, кто путь нам завещал,
В пути кормить не обещал.
Что делать мне с моим героем?
Уже «родил», теперь не скрою,
В жестокий и преступный век,
А он живет, он - человек.
Убить его не так уж просто,
А дать перспективы роста?
У «комсомольцев» бывших власть,
Ну, где конец, что за напасть.
Чем этой «грязи» услужить,
Уж лучше руки наложить!
Себя воткну на это место:
Раз я судьбой «помятый» сильно,
Так может, есть одно лишь средство-
Надев петлю, сказать умильно:
«Прощайте грешные народы,
От вас в могилу ухожу,
Под сенью матушки-природы
Себя я в жертву приношу.
Добра желаю я отчизне,
Но много у нее врагов.
Разочарованные в жизни
Не обретают счастья вновь».
Себя губить сейчас не в моде-
Скажу при всем частном народе.
Себя лишает жизни тот,
Кто псих и круглый идиот.
Бред! Не сдавайся ради бога-
Это тупик, а не дорога.
Хотя кругом полно дерьма,
Крутись, на то и голова.
Вершишь ты в облаках полет,
А время все идет вперед.
У Самсона день рождения. Чтоб не скучно было:
Восемнадцатью годами врезало по рылу.
Эко, что не говори - это четверть жизни;
Может, больше проживешь, только б не загрызли.
Зайцем руки затряслись - это не с похмелья,
Что-то голова болит - знать от отупения.
То, что сплачивало нас целью - поломали,
Место наших новых встреч только на «абдале».
Кругом грязь и темнота, стало аж обидно,
Посветил бы, кто ни будь, ни черта не видно.
Пробираемся сквозь лес, а кругом завалы.
Те, кто пели «светлый путь»- струсили нахалы.
Вот пошли на огонек, но мерзавцы - святы.
От нечистого дождя голову не спрятать.
И стоит кругом бардак, ведьмы варят зелье,
Вызывает их шабаш страх, а не веселье.
Как найти тот островок, где шагают гордо,
Там, где чествуют людей, не свиные морды.
Консерваторов - долой!
Да видно сам я стал такой.
Если вся Земля сгорит, глас науки сладок:
Мы начнемся еще раз, да не так, как надо.
Проросло добра зерно, да водою смыло,
Видно сразу все не так у Адама было.
Ну, надо отдохнуть немножко,
А то уж слишком стал я злым.
Хотя и маленькая «сошка»,
Себя потешу выходным:
Ни куда спешить не надо
Ничего не стоит взгляда.
Наберу твой номерок,
Но услышу там гудок.
Девки топайте домой.
Я сегодня выходной.
Прошу прощения редкий мой читатель,
Что Вас я полным бредом утомил.
Возьми: хоть лупу, хоть миноискатель,
Сюжета нет, и смысл я не открыл.
Но, если быть с собою честным,
А разве жизнь, что нам дана,
Не лабиринт с походом крестным,
А дальше - мрак и тишина.
Когда сломался - нужно выпить, отдохнуть,
Понять ошибки и осмыслить трудный путь,
Не кушай анальгин и валидол
Послушай старый добрый рок-н-ролл.
Иль с другом выйди на природу:
Испробуй ключевую воду,
Напейся ветра диких гор,
В степи зажги ночной костер,
Займись рыбалкой иль грибами
И лад наступит в вашей драме.
Чарует брызг морских завеса
И чудо девственного леса.
Переплыви озерный плес.
Вдыхая первобытных грез,
Росы неуловимый вес.
И радость утренних небес.
Не зря затронул я походы,
Самсон с друзьями на природу,
Решив немного отдохнуть,
Собрались, выдвинулись в путь.
Маршрут был труден и прекрасен:
Днем солнце, ночью месяц ясен
Держать им помогали путь.
Ногой приятно камень пнуть,
Чтоб тот летел с обрыва вниз.
И в шутку молвить другу: -please,
Let me invite you to за ним,
Сегодня я неумолим,
Туда не хочешь полететь?
Тогда кончай свой нож вертеть
В опасной близости от морды.
А остальным сказать: - милорды,
Себе нет выше похвалы,
Чем друга сбросить со скалы.
А в это время в чистом небе,
Подумав о насущном хлебе,
Кружится силуэт орла
Ах, где сейчас моя стрела…
Приятен лес, где птичье пение
Рождает музы удивление.
Там можно выломать дубинку
И отыскать в траве тропинку,
Что много-много лет назад,
Сверкая сталью крепких лат,
Оставил витязь за собою,
Когда, той давнею порой,
Свободной от предвзятых мнений,
Он ехал с жаждой приключений.
Прекрасен моря тихий брег,
Волны прозрачной мощный бег,
Прыжков дельфина четкий такт.
Всем этим можно бредить - факт.
Их путь вначале пролегал в прибрежной полосе Крымских гор, точнее, восточной их части. Каких красот они только не насмотрелись: узкие тропинки по обнаженным скалам. Обрывающимся в лазурное море и когда оно бушевало, искрящиеся брызги, долетая до путешественников, падали на тропу, делая путь сомнительным и даже опасным. Если море было спокойным, они имели возможность спускаться ниже и тогда им открывались таинственные пещеры и гроты стенами своих сифонов уходившие под воду. Их зияющий чрев казалось, вел в саму преисподнюю.
Иногда, когда встречался полого выходивший к морю участок берега, они останавливались лагерем и, прячась под захваченный тент, придавались томной неге ничего неделания, или вдоволь наплававшись, оставаясь по щиколотку в воде, начинали кидать в накатывающиеся волны плоские камни. В такие моменты ощущение времени полностью исчезает, уступая место фантазии, и начинает казаться, что стоит забраться на утес и хорошенько всмотреться в синюю даль, и вот-вот, из-за горизонта появиться, к примеру, греческий или римский корабль.
Затем, обходя гнезда чаек, они поднялись выше и, удаляясь от побережья, через несколько дней, очутились на главной гряде. Здесь их восторженным взглядам открылись яйлы, покрытые выезженным ковром диких трав.
Далее их путь пролегал по живописному каньону с множеством причудливых фигур, полученных в результате выветривания.
На десятый день совершенно уставшие путешественники добрались до небольшого населенного пункта. Дело шло к вечеру, и они решили заночевать рядом с этим горным селом, а рано утром, на рейсовом автобусе уехать в Симферополь.
Расположившись лагерем, искатели мелких приключений направились осматривать местные достопримечательности. До наступления темноты оставалось еще часа три.
Внимание путешественников сразу привлек белый каменный столб, одиноко стоящий над самым обрывом среди сравнительно плоских пологих скал. Камень был почти правильной цилиндрической формы высотой около трех метров примерно равной толщины от основания до вершины, только на расстоянии двух третей от земли имел некоторое утолщение и походил не то на фаллический символ, не то на фигуру человека со скрещенными на груди руками.
Крым знает много подобного: «Чертов палец», «Долина приведений» и т. д., но этот камень был примечателен тем, что находился вдали от основных зон выветривания, и казался проросшим снизу или скорее поставленным сверху неведомой силой - гордым одиночкой среди «причесанных» глыб на краю обрыва. Камень завис над пропастью, слабый толчок и он окажется вообще без опоры.
Надо было спускаться в село за питьевой водой. Еще немного побродив вокруг лагеря, собирая сухие палки для костра, Самсон и несколько его товарищей, взяв пустую канистру, направились вниз, и подошли наугад к одному из уютных глиняных домиков за низким плетеным забором. Дом стоял под высоким с раскидистой кроной орехом. Их встретила добродушная полноватая татарка лет пятидесяти. Друзья спросили: где найти питьевую воду, задав еще несколько пустых вопросов, какие обыкновенно задает равнодушный путешественник, желающий просто так, от нечего делать или из-за чувства ложного уважения вызванного вторжением в частичку чужой жизни пообщаться с первыми встречными местными жителями, особенно если те с охотой идут на контакт. Туристы, в свою очередь, рассказали, откуда пришли и где расположились.
Узнав, что лагерь разбит возле каменного столба, хозяйка назвала это место как-то странно, вроде: «юноши с сердцем птицы».
Друзья поинтересовались, почему такое необычное название, на что татарка только пожала плечами, ответив: вряд ли кто-то из местных знает разгадку, хотя, вспомнила она, на краю села у родника живет одинокий старик, правда он почти ни с кем не общается, никуда не выезжает и не принимает гостей, питается со своего скудного огорода, да блуждает по платам и скалам, собирая какие-то травы. Между местными жителями ходили слухи, что старик родился и вырос в этом селе, но в молодые годы покинул родину. Где бросала его судьба, и чем он занимался - никто не знает, только лет десять назад, он вернулся сюда, купив полуразвалившийся домик с маленьким, но плодородным участком земли у самого родника. Там вы и наберете воды.
Путешественники распрощались с хозяйкой и направились к высоким тополям, росшим на самом краю села, где, как им подсказали, и стоял дом старика.
Место было очень живописным: бьющий в горах ключ при помощи дождевой воды и талого снега образовал небольшое русло и вытекал на равнину тонкой кристально чистой речушкой. С ее левого берега росло несколько высоких метров до двадцати пяти тополей. А на правом берегу стоял небольшой и бесспорно старый, но чистый и даже чем-то симпатичный домик с садиком и грядками, обнесенными забором из дощечек. Дом стоял почти у самой воды возле большой плакучей ивы, под которой они увидели старика сидевшего на маленькой скамейки, и казалось дремавшего под тяжестью жаркого дня, клонившегося к закату. Его вид действительно был странным, в нем присутствовало что-то былинное, наверное, приблизительно так выглядели волхвы: длинные седые как снег волосы спадали до еще довольно широких, но уже сутулившихся плеч, такая - же белая, но не длинная борода предавала его тонкому лицу неповторимо-торжественное выражение. С первого взгляда невозможно было определить, сколько лет старцу, но, наверное, он видел много как хорошего, так и дурного. Одет он был также необычно: в широкую белую холщевую рубаху и просторные шаровары. Короче говоря, при виде старца нельзя было не прыснуть со смеху.
Товарищи подошли совсем близко, и весело переглядываясь между собой, тихо поздоровались.
Это не вызвало удивления, старик давно заметил гостей и как будто ждал их вопроса.
Те сказали, что ищут воды.
Старик поднялся и провел их к роднику. Вода в нем была прозрачная, чистая и обжигающе холодная, несмотря на жаркий день.
Набирая воду, друзья, сами не замечая того, разговорились.
Старик не оказался замкнутым и нелюдимым, каким описывала его татарка, правда говорил он медленно, с достоинством. В его морщинистом лице чувствовалась долгая и видимо не совсем удачная жизнь, какую-то глубокую скрытую грусть выражали его глаза, рассматривающие пришедших.
В общении с ним путешественники стали невольно проявлять почтительную сдержанность и вместе с тем интерес, какой чувствует человек нашедший свиток древнего пергамента или наткнувшийся в глухих заброшенных местах (нет, не на нож), на гробницу давно ушедшего в небытие, но некогда великого правителя.
Ощущение неразгаданной тайны заставляет в такие минуты переключиться со своих житейских проблем (где б раздобыть деньги на новый «Порше») и, предавшись созерцанию, почувствовать покой и умиротворенность.
О себе старик рассказывать явно не хотел, он не походил на назойливого незнакомца готового выплеснуть ворох своих проблем первому встречному, да и друзья особенно не расспрашивали, они поблагодарили его за воду и вернулись в лагерь.
Уже совсем стемнело. Туристы поужинали и приготовились испить вечернего чая. Обстановка была тоскливой. Вино-водочные запасы за столь долгое путешествие полностью истощились, а возможность их восполнения отсутствовала. А, как известно, совершенство окружающего мира во многом зависит от количества принятого. Природа вокруг была великолепна и умиротворенна одновременно.
Было тихо, все молчали, уставившись на костер. Внезапно, совсем рядом послышались тихие шаги. Сидящие стали всматриваться в темноту и, наконец, смогли различить фигуру старика, тот медленно шел к лагерю, но не со стороны села, а как будто от каменного столба. Когда тот подошел совсем близко, друзья, поприветствовали его и поинтересовались: что делает он ночью на плато.
Старик ответил, что собирал травы и теперь решил рассмотреть их на свету.
Всех несколько удивила странная привычка собирать травы в темноте и когда старик, проведя какие-то шаманские действия при свете костра, собирался уйти, путешественники, уже порядком устав от общения друг с другом, попросили его посидеть с ними и хоть немного рассказать о себе.
На какое-то мгновение Самсону показалось, что в душе старика происходит некая мучительная борьба между желанием поделиться чем-то своим сокровенным и не желанием открываться перед незнакомцами.
-Я прожил долгую жизнь и не хочу ворошить старое. Я вырос в этих местах и теперь вернулся сюда, чтобы умереть, вряд ли я могу рассказать вам, что ни будь веселое.
Они уверили, что любой из рассказов им понравиться и попросили, раз он не хочет говорить о себе, поведать любую историю здешних мест, легенду, коими столь богата крымская земля, ну, к примеру: «о юноше с сердцем птицы».
Самсону показалось, что старик вздрогнул, в воздухе повисло некое напряжение, все удивленно посмотрели на старца, а он, как будто прислушиваясь к темноте, что-то долго вспоминал, глядя на исчезающие в вышине искры затухающего костра.
Пауза продолжалась минуты три; где-то в стороне послышалось хлопанье крыльев ночной птицы, наконец, молчание прервал голос старика. Говорил он медленно, степенно и как-то из глубины, создавалось впечатление, что звучание его голоса странно изменилось.
-Я, кажется, знаю эту историю и, обернувшись, старик посмотрел на камень находящийся за его спиной.
В этот момент из-за облаков вышла яркая полная луна и по зловещему осветила белый как саван столб.
Но это не более как древняя сказка из тех, что рассказывают малым детям на ночь, улыбнулся старик, улыбнулся в первый раз.
-Давным-давно, когда стада косуль, оленей и муфлонов, передвигающихся в поисках пастбищ, преследуемые хищниками, могли найти здесь нетронутую сочную траву, воду и тень, недалеко от этих мест жил свободный народ: скотоводы и умельцы- ремесленники, старейшины, разбиравшиеся в целебных травах. Жил среди этих людей певец. Много историй знал он, чуден был его голос. Молодость он свою провел в походах - наемником, побывал в различных землях, откуда привез красавицу жену и тяжелую болезнь, мучившую его много лет.
У певца был единственный сын, и мечтал отец о том, чтобы изучил тот секреты врачевания, и когда мальчик подрос, отдал его в обучению к старому отшельнику, живущему в горных пещерах и никогда не спускающемуся к людям. Одни старейшины знали дорогу к жилищу отшельника и только тяжело больных, в исключительных случаях относили туда, да иногда сами мудрецы поднимались в горы, чтобы секретом гадания по внутренностям животных и сжиганием трав в ритуальном костре узнать волю звезд.
Мальчик должен был три года прожить у отшельника в услужении, обучаясь лечению различных недугов, а затем, вернувшись домой, заниматься врачеванием.
Подходил к концу последний год обучения, много тайн раскрыл мудрец воспитаннику, вырос ученик, превратившись в сильного юношу. Была у него одна романтическая черта, он любил наблюдать изменения неба: то холодного серого покрытого облаками, то ярко-голубого переливающегося солнечно-горячей лазурью, то покрытого тысячами мерцающих звезд. Оно всегда поражало невообразимой глубиной, и не было в мире ничего более величественного, чем этот прозрачный купол. Небо тянуло юношу, ведь не даром говорит старец - думал он: мы приходим оттуда и уходим туда опять.
Незадолго до того, как лекарь должен был распрощаться с учителем, старец отправил его за «цветком долголетия», который зацветал раз в десять лет на самой высокой среди окрестных гор. Появляясь, раз в десять лет, он цвел только три дня, после чего уходил в землю до нового срока.
Крут был подъем, но сильные ноги не чувствовали усталости, вот уже и вершина - небольшое ровное плато, где между камней должен был прятаться зеленовато-бледный стебелек с пучком белых бутончиков.
Лекарь увидел цветок на самом краю плато, дальше обрыв. Юноша, делая шаг, чуть не оступаясь в пропасть, осторожно выкапывает корень и …останавливается, завороженный раскинувшейся перед ним картиной.
Он стоял на краю огромной скалы, являющейся как бы шапкой всей горы. Внизу была свистящая ветром пропасть, на юге синело освещенное солнцем спокойное море, и не было до самого горизонта, в какую сторону не глянь, ни одной точки на земле ближе к небу, чем та, которая была у него под ногами. И не было видно ни одного живого существа, кроме большого черного орла, кружившегося в прекрасном светло-голубом небе.
Юноша вдыхал разряженный воздух, от ощущения свободы у него закружилась голова. Он еще долго пил этот воздух и, наконец, в упоении лег на выжженную траву, чувствуя себя свободным и сильным, и казалось ему, что нет на свете более счастливой души, чем его, а если и был кто-то свободней, так только - орел, парящий в вышине, и захотелось лекарю подняться ввысь и наравне с птицей кружиться в зернистом упругом ясном небе. С того дня молодой человек часто в тайне от отшельника поднимался на скалу и любовался небом, а если везло, то и сильной большой птицей, купающейся в чудесном воздушном море. Он стал более замкнутым в общении с наставником. Старец заметил перемену в ученике, но отнес ее к волнению перед предстоящим возвращением в селение.
Наконец настал день, когда молодой лекарь вернулся в родное селение. Учение не пропало даром, он умел облегчать страдания больных и раненых. Но его замкнутость и молчаливость отталкивала людей. Любовь к уединению настораживала соплеменников впрочем, люди стали относить все эти странности к особенностям его ремесла.
Однажды лекарь сделал большие плетеные крылья, разбежался и прыгнул с высокого холма. Он не поднялся вверх но, пролетев несколько десятков метров, плавно опустился на землю. Это увидели пастухи и рассказали в селении.
Через некоторое время в поселке вспыхнула эпидемия неизвестной болезни. Сразу нашлись такие, кто обвинил лекаря в колдовстве. Мор унес жизнь каждого пятого.
По неизвестной причине лекаря не брала хворь, хотя он постоянно общался с больными, пытаясь хоть как-то облегчить их участь. Люди стали поговаривать что он своим колдовством навел порчу, и хотя открыто обвинить не решались, обстановка для молодого человека стала невыносимой. Тогда он решил вернуться к отшельнику.
Тот радушно встретил ученика и когда юноша рассказал о болезни, дал совет: хворь идет от скота, люди едят мясо, пьют молоко и заражаются. Тебя я приучил к плодам, кореньям и яйцам диких птиц, поэтому ты не заболел. Помочь вылечить скот я не могу. В десяти днях пути в сторону восхода солнца у самого моря в пещере живет мой учитель. Я обучался у него еще тогда, когда был таким же, как ты. Мудрец научил меня находить «цветок долголетия», благодаря которому живет уже много лет. Иди к нему, засвидетельствуй мое почтение и покажи этот амулет - три синевато-голубых камешка на кожаном ремешке, старец сможет передать тебе множество знаний.
-А разве Вы не научили меня всему?
-Как можно постигнуть все за три года усмехнулся старик: на это ушла вся моя жизнь, но я не понял и десятой части того, что хотел бы знать и, пожалуй, стою сейчас к цели не ближе чем в начале. Иди к учителю, он объяснит тебе, что временем не постигнуть бесконечность.
-Учитель, но в чем суть вашего учения. Мне хочется чтобы Вы описали его смысл: к чему стремиться, я думаю что пойму.
Старик сорвал с дерева яблоко, откусил от него часть, а то, что осталось, положил на раскрытую ладонь вытянутой руки.
-Видишь это яблоко, можешь описать мне его точный вкус?
-Нет, я ведь не пробовал
-А я пробовал и могу описать его тебе. Но ответь: ощутишь ли ты его во рту, не попробовав? Только тогда ты сможешь понять его вкус, когда попробуешь сам. И может, ты почувствуешь в нем что-то такое, чего не почувствовал я. Тебе не важно, что понял я, гораздо важнее, что поймешь ты. Моя задача, как наставника, передать тебе яблоко, пробовать его тебе самому. Для тебя важно пойти дальше меня, и увидеть то, чего я не заметил. Учитель показывает лишь начало пути, но его конец каждый ищет в одиночестве, вере и истине нельзя научиться без потерь. Человек, который потерял свою флягу, мучимый жаждой, ищет ее и так обострены его чувства что, ища флягу - находит родник, а имей он воду - прошел бы мимо. Но помни: находишь - радуйся, теряешь - не огорчайся. Все быстротечно: проходит и горе и счастье, съел яблоко, а через час уже забудешь его вкус и так во всем. Большинство людей стремятся убежать от себя. Мудрый идет к себе и мысли его не спотыкаются, как у того, кто бежит от себя и не видит от чего бежит, а идущий к себе видит цель. Ну, остальное поймешь сам, ступай.
Все вздрогнули от внезапного крика ночной птицы, только старик сидел неподвижно, и казалось, глубоко переживал сказанное.
Подложив дров в огонь, друзья приготовились слушать продолжение странной легенды, а старик обернулся на камень и вновь начал говорить:
- Предупредив племя о необходимости воздержаться от употребления мяса и молока, кроме мяса диких животных, юноша отправился в дорогу. На десятый день пути лекарь увидел большую темную пещеру расположенную своим входом к самому морю так, что в большой шторм пена и брызги могли попадать на ее край. Пещера оказалась большим гротом, внутри был глубокий колодец, у края которого был привязан маленький деревянный черпачок.
Уставший путник опустил чашу в колодец и с удивлением обнаружил, что вода в колодце пресная. Он не заметил, как из глубины пещеры абсолютно бесшумно выползла огромная змея и с молниеносной быстротой бросилась на опешившего лекаря.
Обвитый кольцами холодного чешуйчатого тела, юноша чувствовал, как силы покидают его, он задыхался, всякая борьба была невозможна.
Внезапно хватка змеи ослабла, кольца разжались, и страшная смерть медленно уползла в темноту. Юноша сел на камни. Перед его затуманенным взором предстала фигура седоволосого старца с длинной редкой бородой. Кое-как оправившись от нападения, молодой человек объяснил от куда пришел, не забыв передать поклон от учителя, и передал амулет.
Когда они вышли из пещеры, юноша увидел, что глаза старца имеют поразительную глубину и ясность и вместе с тем пугающую неподвижность, гипнотизирующую собеседника. Сколько ему лет определить было трудно, но держался он легко и уверенно. Во время беседы лекаря поразила та понятность мысли в словах, которыми его новый учитель объяснял тот или иной вопрос.
- Я знаю, как помочь твоему племени и составлю снадобье из трав и минералов, но его надо много, кроме того, его необходимо выдержать в воде святого колодца. Потом ты напоишь этим составом больных, а остальное - выльешь в деревянное корыто для скота. Пока поживешь у меня.
Юноша с опаской расспросил про огромного змея, на что старик только пожал плечами, пообещав, что подобная встреча больше не повториться.
Прошло некоторое время, и однажды отшельник спросил лекаря: - я вижу, что душа твоя обеспокоена не только целью твоего прихода, есть и другая причина.
-Наставник, наблюдая за птицами, я понял, что, пожалуй, они самые совершенные существа. Они созданы для суши, могут плавать и даже нырять в пучину и, наконец, они летают, и нет существа более совершенного, чем птица в полете. Мой дух всегда рвался к свободе. Учитель говорил: наши души, уходя в мир иной, взлетают, превращаясь в облака. Но человеку при жизни не дано летать, я хотел бы стать птицей!
Старец долго о чем-то думал и, наконец, произнес:
- Это сложное дело: сменить оболочку, данную нам природой, но еще труднее сохранить при этом человеческую душу. Однако нет ничего не возможного. Путь превращения мучителен и долог: ты должен обучиться повадкам и жизни птиц, у тебя есть время – пока готовится лекарство, но это только начало. Помни: все зависит от желания и веры, и еще знай: я многое повидал и убедился, что не всем людям осуществление заветной мечты приносило счастье. Наступает миг достижения, но потом человек начинает чувствовать, что снизу вершина выглядит куда более заманчиво.…Бывает: мы в пути теряем больше, чем находим, а находим не то, что искали. Когда я был также молод, у меня было нечто схожее, я сделал все, чтобы добиться цели, я приобрел много знаний, стал обладателем великих тайн, недоступных простому человеку, но я потерял слишком много – это многое: есть ваше простое человеческое счастье. Впрочем, я сделал свой выбор и ни о чем не жалею, но речь о тебе. Твоя мечта требует отрешенной и уединенной жизни, я вижу тебя, ты, кажется, не сможешь, но путь есть путь и только тогда есть шанс дойти до цели, когда не сворачиваешь в сторону.
Юноша долго бродил по диким местам, наблюдая жизнь белоголовых сипов, лебедей-шипунов, чаек и корольков. Он поднимался на самую высокую гору здешних мест и там, окутанный порывами ветра и пеленой облаков, будто повторял их движения и повадки. Как и раньше лекарь любовался великим небом, которое надеялся вскоре, по праву, называть своим.
Наконец учитель позвал его.
-Снадобье готово и можно отправляться в путь, но вначале ответь: также тверд ты в своем желании стать птицей.
-Да – голос молодого человека звучал уверенно.
Тогда старец ввел ученика в пещеру и велел выпить мертвящий тело напиток, уложил на «алтарь» - упавший неподалеку от этих мест камень, с плоских верхом излучающий в темноте слабое свечение.
Парализованный и одурманенный юноша не мог видеть, как старец достал из глубины пещеры огромного черного орла, лапы которого были связаны. В миг, маленьким острым ножичком, он разрезал грудь птицы и вынул трепещущее сердце. Потом, этим же ножом выполнил надрез на груди юноши, извлек живое человеческое сердце, поместив его в сосуд, который опустил на самое дно колодца, а на место сердца лекаря поместил птичье; затем, особыми движениями, закрыл грудь и втиранием масел затянул надрез. После чего влил в рот юноши несколько глотков «святой воды» из колодца.
Три дня и три ночи молодой человек пролежал в беспамятстве, наконец, он открыл глаза и увидел перед собой лицо наставника.
-Что было со мной учитель?- спросил он озираясь.
Тогда старец поведал ему об операции.
Юноша с удивлением смотрел на свою грудь с едва заметным маленьким шрамом. Он пытался прислушаться к сердцу, вроде бы оно билось как раньше, хотя было и что-то особенное в его равномерных ударах.
-Надо время, пока сердце полностью вживется. Ты еще человек, иди, помоги своему народу, а потом вернешься сюда, и я довершу превращение. Только послушайся моего совета: никому не рассказывай о себе.
Когда юноша появился в селении, люди встретили его не особенно приветливо, но, узнав о чудесном лекарстве и увидев его целебную силу, так обрадовались, что в честь лекаря устроили празднество. Надо сказать, что в те далекие времена люди обожали всякие торжества, как возможность временно позабыть тяготы и рутину повседневной жизни, и за то, что на них можно было неплохо погулять, как правило, за счет всей общины, поэтому они устраивали их и по менее значительному поводу.
Кто-то из сидевших вокруг костра даже крякнул от удовольствия, а старик продолжал:
-Племя было заинтересовано в искусном врачевателе. А юноша вполне достиг того возраста, когда можно было подумать о свадебном обряде. Тем не менее, молодой человек не проявлял к данному делу заметного интереса и старейшины решили взять инициативу в свои руки.
У одного из стариков была внучка лет четырнадцати, в то время, подобный возраст был вполне пригоден для брачной церемонии, кроме деда у нее никого не было. Юноша тоже остался без родных, что впрочем, значительно упрощало весь процесс.
Девушка была скромна и красива как маленький горный цветок. Она помогала старику вести хозяйство. А когда выдавались свободные часы, ходила с подружками на луг или прогуливалась вдоль небольшого ручейка на краю селения, напевая наивные песенки. В такие минуты, со случайным порывом ветра до пастухов долетал ее приятный веселый голосок.
С первых дней знакомства молодые люди почувствовали некую силу, притягивающую их друг к другу – это была, может дикая, но чистая юная любовь, неизвестная и непонятная им самим.
Старик всячески поощрял их отношения, и люди в селении поговаривали о скорой свадьбе; но сердце лекаря не принадлежало девушке целиком, оно звало его ввысь, все сильнее и сильнее. И в один из дней, когда все незамужние девицы по обычаю отправились на дальний луг к реке собирать цветы для гадальных венков, а значит, и внучки старейшины не было дома, молодой человек пришел проститься со стариком.
Тот не хотел слушать никаких отговорок, и тогда лекарю пришлось поведать свою тайну.
Пораженный старейшина долго не произносил не единого слова, разглаживая руками белую бороду и, наконец, молвил:
-Ну что ж, я не стану мешать тебе, человек живет мечтой, хотя любовь, поверь мне, способна изменить судьбу любого.
На следующий день лекарь незаметно покинул селение. С неспокойным сердцем добрел он до жилища отшельника.
Однажды тот призвал юношу и сказал:
-Наступает пора превращения, ты должен выпить особый состав, после чего впадешь в беспамятство, а когда очнешься - мечта твоя сбудется.
-Скажи мне учитель, смогу я, хоть на некоторое время, стать человеком?
-Трудно научить человека летать как птицу, но сделать из птицы человека почти невозможно. Однако я заметил, что голос твой дрожит. Так ли ты тверд в своем желании? Если мечта твоя сильна, как и прежде иди и простись.…Простись с самим собой. Когда руки твои превратятся в крылья, и ты сможешь парить за облаками, будешь ли таким, как сейчас, весь мир станет другим!
Юноша поднялся в гору знакомым ему путем. Там, в расщелинах скал, было укрыто орлиное гнездо. Много раз, лежа на сухом травяном ковре, лекарь наблюдал, как пара могучих птиц чертила круги в солнечной синеве.
Еще при подъеме он заметил в небе одну из птиц, но вела та себя несколько странно. Орел чертил круги, но это были не спокойные величественные круги на большой высоте, а крутые виражи «вокруг крыла» с постоянной сменой направлений на небольшой высоте. Орлы обычно так не летают, подумал юноша. Птица была чем-то обеспокоена, и казалось, вот-вот сорвется вниз.
Пройдя еще десятка три шагов, юноша увидел слева от тропы в расщелине фигурку присевшего ребенка. Можно было подумать, что он засыпает.
Молодой человек пригляделся и понял что перед ним женщина. Тут сердце его бешено заколотилось. Лекарь почти бежал к ней.
Глаза девушки были закрыты, и казалось, она уже не подает признаков жизни.
Юноша коснулся рукой ее лица.
Несчастная открыла их. Слабо вскрикнула и потеряла сознание.
Он взял ее на руки и отнес к пещере.
Вода из колодца быстро привела девушку в чувство. Придя в себя, она с трудом объяснила, что вынудила деда рассказать правду, после чего, сбежав из дома, отправилась на поиски, но заблудилась, и окончательно выбившись из сил, упала на «орлиной» горе.
Юноша слушал, пытаясь разобраться в охвативших его чувствах, и вдруг понял простую до нелепости вещь: он был счастлив. Он понял, что заставляло его грустить и сомневаться – боязнь потерять навсегда простое человеческое счастье, на ожидании которого строится жизнь. Прежняя мечта показалась далекой и нелепой. Птичье сердце сжалось на секунду…, но он был счастлив переполнявшей его любовью, и казалось: никакая тяга к свободе не сможет пересилить это чувство.
Молодые пробыли в пещере трое суток. На четвертый день решено было двинуться в селение.
Юноша хотел попрощаться со стариком, поблагодарить за все и извиниться, но отшельник не появлялся с того момента, как лекарь принес девушку, и найти его было не возможно. Впрочем, он часто пропадал и на более длительный срок.
Они вышли рано утром, было свежо и тихо. Юноша шел решительной поступью человека, твердо определившего свой путь. В его руке была сжата маленькая ладошка спутницы. Девушка старалась, как можно крепче прижаться к своему избраннику, словно боясь потерять его. Они уходили все дальше и дальше от пещеры, но в лучах восходящего солнца, выползший на теплеющее камни гад еще долго мог наблюдать две стройные фигурки, удаляющиеся на Запад.
По возвращению домой была устроена свадьба.
Лекарь стал врачевать, в их семье всегда был достаток, который только мог себе позволить искусный медик тех лет.
Несчастье пришло внезапно: в Крым вторглись орды кочевников; к тому времени они завоевали степную часть полуострова и подошли к северной стороне крымских гор. Над племенами, живущими в горном Крыму, нависла угроза. Отдельные селения, не насчитывающие и ста мужчин, способных носить оружие, не могли защитить себя от нескольких тысяч захватчиков. Отряды горцев, избрав тактику засад и внезапных нападений, перекрыли основные горные тропы. В одном из таких отрядов был лекарь. Крупных столкновений не случилось. Завоеватели, основную силу которых представляла конница, расположившись лагерем перед горами, посылали туда лишь небольшие разведывательные группы и, в конце концов, признав эту часть полуострова слишком нестабильной и непригодной для крупномасштабного скотоводства, повернули на восток.
Противостояние продолжалось более месяца, более месяца лекарь не был в родном селении, а когда вернулся, узнал, что жена умерла при родах.
Молодой человек не выставлял горе на показ, но стал еще более замкнутым и молчаливым. Вдовец часто уходил в горы и не возвращался по нескольку дней, а однажды не появился вовсе.
В те дни были сильные грозы. Один охотник рассказал историю о том, что видел лекаря уходившего в горы, в тот момент погода резко испортилась, с гор стал расползаться неизвестно откуда взявшийся туман или облака. Вскоре мрак заполнил все пространство вокруг охотника, и он уже не мог видеть лекаря. Охотник повернул к селению, но вдруг краем глаза увидел что внезапно, из глубины тумана, вырвалась большая белая птица, и в тот же момент молния с оглушающим треском врезалась в скалу над обрывом, началась сильная гроза. С лицом, перекошенным страхом охотник добрался до селения и рассказал о случившимся.
Когда дождь прекратился, решено было послать людей на поиски лекаря, они длились долго, но безрезультатно. Лишь один из пастухов нашел возле странного высокого камня на краю обрыва, рядом с тем местом куда, со слов охотника, врезалась молния, кожаный ремешок - амулет лекаря, на котором отсутствовали голубые камешки.
Дед жены врачевателя, которого горе успело превратить в совершенно немощного старца, поведал историю юноши. Но не все поверили рассказам выжившего из ума старика.
С тех давних пор решено было именовать этот камень: «человек с сердцем птицы». Некоторые запоздалые путники утверждали, что ночью при свете луны они видели фигуру человека, стоявшего на краю пропасти, но это мог быть ночной мираж. За данным каньоном появилась дурная слава: будто бы на дне его есть глубокие колодцы, ведущие чуть ли не в сам ад, стали пропадать люди, а старейшины говорили: что потерявший все лекарь не может найти покой и обреченный на вечное одиночество, переставший быть человеком, но так и не ставший птицей, бродит по каньону. Через некоторое время теснимый кочевниками народ покинул эти места.
Старик замолчал. Луна окончательно скрылась за скалами. Все сидели, опустив головы, невеселые мистические мысли будоражили воображение туристов. Обстановка вполне к этому располагала. Ночь была дика и таинственна, словно в каменном веке. Просидев в оцепенении несколько минут, друзья не заметили, что старик ушел. Все выражали крайнее удивление, тщетно прислушиваясь, стараясь уловить хоть слабый шум удаляющихся шагов, тщетно, старец как будто растворился в глубине темной ночи.
Время приближалось к полуночи, а, учитывая завтрашний ранний подъем, пора было ложиться отдыхать.
Дружно сплюнув и помочившись в темноту, все разошлись по палаткам. Самсон чуть задержался, пытаясь проникнуться романтизмом ночи. Было темно, если не считать слабого света затухающего костра и поразительно тихо. Поселок давно спал и куда не глянь, до самой чернеющей дали не отыскать ни одного огонька. Почему-то не трещали цикады. В воздухе витало что-то плотное и таинственное, невидимое и потому неожиданное. Впрочем, это могло быть просто плодом возбужденного воображения путешественников.
Самсону показалось, что на темно-сером фоне камня, на самой его верхушке есть нечто белое, похожее на большую сидящую птицу. Миг и птица исчезла.
Испустив ряд испепеляющих четырехэтажных ругательств на старика, его рассказы и свое пылкое воображение, Самсон задернул полог палатки. Он еще долго лежал в забытье полудремы, ворочаясь и кутаясь в складки спального мешка. В голову лезли обрывки непонятных видений, но, наконец, усталость одолела беспокойство, и мой герой погрузился в царство ночного сна.
Что наша жизнь – предначертание,
Или случайных череда
Событий? Возможно предсказание.
Материалисты, идеалисты, ну и другая ерунда?
Вгрызаться в землю и сражаться,
Но есть ли смысл в такой борьбе?
Или взлетать и опускаться
Доверившись своей судьбе?
Я не хочу бесплодно спорить,
А расскажу лишь случай свой,
Способный разум мой расстроить,
(Пока я дружен с головой):
Из скорбных туч сияет лик Луны,
Как будто памятник по всем усопшим,
Кругом пейзаж из дикой старины
Все здесь уснуло в позабытом прошлом.
Я заблудился в сумрачном лесу,
Пока плутал с вопросом: «где дорога?»
Настала ночь, а ноги не несут,
Не преступил ли я «того порога»?
Ко мне был холм подъемом обращен,
Внизу поросший так обильно лесом,
Но взор мой был вершиной поглощен
Не отрываясь, с нервным интересом.
Там полный бледный мертвый диск Луны
Сиял, и все в его лучах блистало,
Но поражало пустотой скалы,
Там будто бы чего-то не хватало.
Был воздух чист на лунной той горе,
И света видно каждую частицу,
Но что за тень застыла в серебре
Расправив крылья одинокой птицей.
Человек на серебряной горе!
Кто он: мираж, отшельник, миф, спаситель?
Купая землю в лунном серебре
Заблудших душ неведомый хранитель.
А вдруг он вельд, и волос дыбом встал
И кровь застыла в жилах сгустком страха,
Для черных месс магический кинжал
Питает силой тьмы, восстав их праха.
Человек на серебряной горе.
Застывший будто в бешеном движении,
В глуши один, в зловещей тишине,
Кому готовит смерть и поражение?
Откуда-то раздался странный свист,
Меня как будто крылья прикоснулись,
Вновь тишина, и воздух свеж и чист,
И силы чтоб идти ко мне вернулись.
Не помню, как я вышел из тех мест,
Дороги не найти и со слезами,
Но, как Луны увижу мрачный блеск,
Отчетливо стоит перед глазами
Человек на серебряной горе-
Страж ворот неизвестного мира,
Дикий холм, обращенный подъемом ко мне,
Но подъем этот: страх и могила.
Много лет я искал странный лес,
То один, то друзей брал в подмогу.
Подстилается тайнами купол небес,
Не найти второй раз ту дорогу.
Человек на серебряной горе
В окружении лунного света,
Посылает сигнал не взошедшей заре
Как маяк для скитальцев по свету.
Самсону снилось, что он дома, но дом его расположен в центре большого города на очень оживленной улице, даже ночью он явственно слышал, как за окном где-то внизу громыхают трамваи, перезваниваясь друг с другом требовательными голосами, шумят машины, мигают неоном лампы реклам.
Он подходит к окну и видит силуэты высотных зданий, их верх был темен, и казалось, уходил в облака, а низ переливался огнями зазывающих витрин. Там внизу мигали и бегали, бегали и мигали лампочками "стопов", "габаритов" и "поворотов" легковые и грузовые разноцветные автомобильчики, красные трамвайчики. Ночной город жил суетой.
Самсон лег, и ему показалось, что он засыпает, но звуки снаружи были такие назойливо отчетливые, что сделать это было довольно трудно.
Ему очень хотелось спать, ведь завтра ответственный день, он должен презентовать комиссии свой большой и очень важный проект, над которым столько работал. Самсон напрягает память и с ужасом и удивлением отмечает, что не помнит его содержание.
Надо было отдыхать, но сон не приходил. В таком полузабытье, ворочаясь, он провел всю ночь.
Утром Самсон, проделав ряд физиологических формальностей, оделся и направился в комиссию.
Перед ним был длинный без окон коридор, освещенный тусклым больничным электричеством, с множеством одинаковых дверей, в которых можно было запросто запутаться.
Из тех, что располагались в дальнем конце коридора, появились странные люди в штатских мундирах чиновников первой половины девятнадцатого века.
Самсон ни как не мог сосредоточить взгляд на их лица, бросались в глаза либо непомерно вытянутые губы и носы, либо растопыренные уши и маленькие свиные глазки, «какие-то гоголевские рыла и морды и не одного человеческого лица» - подумал он. У всех были выпирающие животы, узкие плечи и большие, как тыква, головы. Их мундиры преимущественно зеленого сукна имели подозрительно оттопыренные большие карманы. В левой руке, прижимая к боку, каждый держал большую кожаную современную папку с молнией, в каких обычно носят документы.
Добрый десяток таких чиновников втиснулся в коридор. Они выстроились как на смотре в одну шеренгу, образовав длинный ряд зеленых шитых золотом животов и кожаных папок. Чиновники застыли, казалось, приготовившись слушать.
Самсону никто ничего не сказал, но уверенной походкой он вышел на середину этого симметричного строя и хотел начать говорить. И хотя в руках у него было пусто, возникло чувство, что слова сами появятся в голове, надо только глотнуть больше воздуха. Он отвернулся, чтобы никто не мог видеть этого глотка и вдруг заметил позади себя окно, неизвестно откуда взявшееся. Чтобы не затягивать дурацкую паузу. Самсон быстро сделал вдох и повернулся к строю, но внезапно обнаружил, что между ним и «комиссией», спиной к нему стоит странный человечек в темном плаще. Он был небольшого роста, на голове имел черный, как смола, короткий, но густой и слегка вьющийся волос. Лица пока видно не было. Интересная деталь, подумал Самсон: человечек стоял вроде бы неподвижно, но в нем самом присутствовало некое неукротимое движение, казалось, что дергается и прыгает каждая, даже самая маленькая часть его тщедушного тела.
Неожиданно со всего размаха человечек ударил одного из чиновников ладонью по щеке. Также внезапно появившаяся другая рука нанесла удар еще одному чиновнику, но не ладонью, а каким-то черным тонким предметом, не-то плетью или веткой, не-то мухобойкой. Руки у человечка были ярко красного, до ядовитости,
цвета, но это была не краска или перчатки, руки светились изнутри, как будто их оболочка была сделана из мутного стекла и наполнена свежей кровью, в которую, вдобавок, помещена тускло светящаяся лампочка. Приблизительно такой же эффект можно получить если в темноте включить фонарик, а затем его стекло плотно накрыть ладонью.
Человечек все продолжал лупить «комиссию», переходя от одного к другому и постоянно увеличивая темп ударов. Рук уже не было видно, как будто они превратились в лопасти бешено вращающегося вентилятора.
Чиновники во время экзекуции вели себя довольно странно. Никто не избежал столь необычного наказания, однако никто не вышел из строя и не убежал. Они лишь старались уклониться от ударов или спрятать голову за соседа, но все продолжали стоять на одной линии, не отрывая ног, словно те приросли к полу.
Человечек с остервенением продолжал обрабатывать чиновников по щекам, лбам и носам. От бешеных п
Послесловие:
В каждом из нас живет Бог, только он спрятан очень глубоко. Возможно, смысл жизни заключается в том, чтобы помочь выйти этим высшим силам наружу, сделать для них выход. К сожалению не всем это удается.
В каждом из нас живет ангел, только он замурован.
Станислав Сапрыкин.
При любом цитировании ссылка на меня обязательна.
