Отвергнув радости суетных в мире дел,
Он душу положил на грань тревоги,
Чтобы с народом, призванным в удел,
Именоваться мог посланцем Бога.
Благословятся от рассветов дня,
До самого блаженного заката,
Неистовые сполохи огня,
Что плавят в тиглях недоступных злато.
Оно течет, по милости Творца,
На солнечный конец протуберанца,
И гребнем застывает у венца,
На голове спасающего Агнца.
Которому, по счастью, нет начала,
И к радости великой, нет конца.
И вот уже земля летит к Престолу,
Как в осени поспевший красный плод.
По наставлению немеркнущего слова,
И к ней прилип неистово народ.
Не хочет сей народ идти смиренно,
Туда где Истина начнет судить,
По воле правой все пути измены,
Потомков непорочных тлена,
Что продолжают души теребить:
В бесчестии, разврате и лукавстве,
В предельной злобе и рукой коварства.
И там, во власти жутких палачей,
Сжигая тонны восковых свечей,
Стоят в молитве долгой два десятка,
Душ. А им не то чтоб жить, дышать то гадко.
Со сворой подлой и жестокой,
Хулителей небес и пламени Голгофы,
Уж не о том ли голосят пиитов строфы?
Зерно дает плоды и ныне,
Огонь зажженный на кресте Великим Сыном,
Велит начать строфу от чистого листа,
От главного для всех людей поста.
Чтобы трагическим безумием взглаголить Слово,
Отвергнув зло и пьяное застолье.
Тогда оно, свободою хранимо,
Ведомое любовью пилигрима,
Восстанет там, где не седеет боле волос,
И где звенит поэта юный голос. |
Достаточно взрастить лишь одного чиновника дурного!