Моя любовь к тебе чиста...

Откуда появилась в посёлке цыганка Анжела никто не знал. На "костре", где тусовалась ночами наша молодёжь, она пела... И пела так красиво, как можно было услышать только на пластинке или по радио. Странно, но Анжела не пела ничего цыганского: в её репертуаре была только модная эстрада; особенно любила она песни всем известного тогда ансамбля "Цветы". Анжелу не надо было просить – когда мы рассаживались вокруг костра, и наступала на некоторое время тишина, ей протягивали гитару, и девушка начинала петь.

Небольшого роста, по-детски тонкая. Тёмные волосы схвачены на затылке в толстый "хвост", смуглое лицо с правильными чертами... глаза не чёрного, а скорее чайного цвета. Как пела она, умело подыгрывая себе красивыми переборами, поют только цыгане: громко, чуть хрипловато, качая звук, следя за красотой голоса и не очень задумываясь о смысле слов. И парни, и девчонки сходили с ума от нашей таинственной Анжелы. Пацаны пытались "бить клинья", но цыганка уходила ещё до рассвета, отметала всех провожающих и растворялась в темноте.

Меня тянуло к ней магнитом. Старательно, как мог, выучил с пластинки песню "Звёздочка моя ясная" и была не была, в одну из ночей стал подпевать ей. На костре не хлопали – долгое молчание означало всеобщее одобрение; уходя, цыганка оглянулась на меня... направился, было, за ней, но услышал:
– Без провожатых!
Я остался.

В следующую ночь мы опять пели вместе. Анжела подсела ко мне на бревно:
– Ты поёшь как цыган.
– Почему?
– Зазывина в голосе есть, – плечо девушки коснулось моего плеча, меня дёрнуло током. – Проводи.
Когда уходили, кто-то ехидно крикнул нам вслед: "Спелись!" И все заржали.

Стояла белая ночь. На бледно-лиловом небе мерцали едва различимые звёзды, восток замер в готовности полыхнуть розовым, дорога и вся улица были как на ладони. Жители смотрели сны, петухи и собаки тоже спали, только соловьи в ивняке и черёмухах вдоль дороги оглушительно заливались, и каждый, завидя нас с Анжелой, старался пуще соседа. Сирень отцветала, источая прощальный аромат, сладкий и волнующий аромат начала лета.

На девушке были черная кофта и чёрная узкая юбка до пят с высоким разрезом сбоку, из которого то и дело выглядывала смуглая нога, обутая в красную босоножку.
– Тебя Серёгой зовут?
– Ага.
– А лет сколько?
– Шестнадцать.
– Мне семнадцать.
– Ты с детства поёшь?
– Конечно. Наши все поют. Со старшим братом по электричкам ходили... он с гитарой, я с бубном. Орали, пока не охрипнем... лавэ* зарабатывали – нам больше давали чем гадалкам.
– А гадать умеешь?
– Какая ж цыганка гадать не умеет.

Мы вышли на край посёлка, пересекли перелесок, за которым оказалась покосившаяся и с виду нежилая изба. Возле дома, бросив оглобли в траву стояла телега, невдалеке на поляне паслась стреноженная лошадь.
– Здесь наши живут, я у них ночую, – сказала Анжела, – не пойду домой, давай погуляем. Нам нельзя гулять с русскими, но старики наверно спят: лампа не горит... живут с керосиновой лампой – видишь, проводов нет. Дед с бабушкой здесь недавно. Меня выдают замуж, а я не хочу – вот и сбежала к деду.
– Так и не выходи.
– У нас не спрашивают.
Пошли дальше и набрели на сруб строящегося дома с голыми стропилами… зашли внутрь, сели на сложенные штабелем доски. Анжела пристально посмотрела мне в глаза:
– Рядом с тобой есть Татьяна, кто она?
Я был поражён:
– Татьяна – моя родная сестра. Как ты узнала?
Анжела улыбнулась:
– Я цыганка.
Помолчали.
– Ты в городе, в ресторане "Восток" бывал?
– Я ещё не был в ресторане.
– Пою там в цыганском варьете у Баглаенко. Приезжай.

Неожиданно Анжела встала, распустила волосы, раскинула их по плечам... подобрала юбку, так что оголились смуглые коленки, села верхом на мои колени, обвила руками мою шею, прижалась всем телом и повалила на доски; её волосы, пахнувшие костром, закрыли наши лица. Анжела стала целовать мои глаза, губы... кончиком языка щекотала уголки губ, касалась моих зубов, языка... Я целоваться не умел, задыхался и дрожал как в лихорадке. Понимал только, что цыганка гораздо старше и взрослее меня. Куда девать свои руки не знал, положил их на Анжелину спину. Комары пищали над нами.
– Моя любовь к тебе чиста как воды Ганга, – прошептала Анжела.
Наверное ей хотелось сказать что-то красивое, романтичное... и вспомнилась фраза из какого-то индийского фильма. Мне показалось это смешным – я не к месту хмыкнул и улыбнулся. Девушка подняла голову:
– Ты меня не любишь?!
– Люблю.
– Не ври цыганке. – Поднялась, одёрнула юбку, – амэ гаём*, наши могут проснуться, – быстро пошла в сторону цыганского дома.
Я молча шёл за ней. Открыв низкую дверь, оглянулась:
– Когда полюбишь, найдёшь меня.

Свежело. Сквозь золотое марево поднималось солнце... Я подошёл к рыжей лошади, от ног которой по росистой траве протянудись прозрачные тени. Погладил лошадиный лоб с белым пятном и побрёл домой.

Больше Анжела на костёр не приходила.
Я прождал её неделю и поехал в "Восток".
Ресторан был полон цыган, в основном мужчин: бархатные пиджаки, яркие рубахи, перстни, золотые зубы. Выступления ещё не начались, я прошёл за кулисы и спросил у цыгана, видимо танцора, который разминался перед большим зеркалом, отбивая чечётку ногами в мягких сапогах:
– Привет, ром, Анжела работает?
Танцор что-то крикнул по-цыгански в открытую дверь комнаты, я разобрал только "Анжела". На пороге появился молодой бородатый цыган:
– Тебе Анжелку? Её не будет, зачем она тебе, парень?
– Да так...
– Ты из Володарки?
– Да.
– Она туда больше не приедет. Она моя сестра, парень. Её увезли в Одессу, жениха нашли хорошего.
Уже на лестнице бородатый догнал меня и протянул сложенный вдвое листок бумаги:
– Сказала тебе передать.
Я взял листок, спустился к пруду с утками, сел на скамейку, развернул письмо, состоящее из нескольких строк:

"Значит ты пришёл. Значит любишь. Прощай, мой любимый и единственный. Мы больше не споём вместе. Прощай навек".

"Опять как в кино", – подумал я, собираясь горько улыбнуться, но в ту же минуту на душе так больно и тягостно заскреблись кошки, так стало саднить в груди, что не хотелось ни улыбаться, ни думать, ни шевелиться.
Долго сидел на скамейке, потом пошёл через парк на трамвай.

Лет через десять в дверях поселкового магазина я пропустил выходящую молодую женщину, цыганку, ведущую за руку маленькую девочку; глаза наши на мгновение встретились. Я узнал Анжелу... Посмотрел вслед, она не оглянулась. Ожили воспоминания... машинально прошёл по залу... Захватило неодолимое желание ещё раз посмотреть на мою Анжелу, и я поспешил на выход. Возле крыльца магазина стояли белые "Жигули". Спускаясь по ступеням, увидел за рулём Анжелу – она улыбалась и приглашающе кивала на соседнее сиденье. Я открыл дверцу и, смущаясь, плюхнулся рядом:
– Привет! Какими судьбами? Думал, ты меня не узнала.
– Конечно узнала. Привет... Чувствовала, что мы встретимся: утром приехала сюда к родне. Как зовут-то меня помнишь?
– Ещё как помню – Анжела.
– Помнишь...

Мы радостно смотрели друг на друга. Анжела была ещё очень молодой и очень красивой, только несколько утомлённые глаза и над правой бровью маленький светлый рубец.
– Вот Каринка, дочка, – кивнула на заднее сиденье. Я обернулся:
– Дядя Серёжа.
Девочка приветливо улыбнулась.
– Она от русского, младшая. А старшая – Ева, я сбежала с ней из Одессы от своего. Вот, заплатила, – Анжела наклонила ко мне голову, показывая шрам, – живу с русским в Таганроге – тоже длинный и тоже Серёга.
– Да ну?
– Ага! А у тебя сын?
– Всё-то ты знаешь!
– А как же, мне положено, – засмеялась.
Помолчали. Пауза не казалась натянутой: в эту минуту не нужно было слов. Потом я тихо сказал:
– А ведь я тогда приезжал в "Восток".
– Знаю... мне брат рассказал, – она опустила глаза, – и письмо прочитал?
– Да. Я его храню.
Анжела подняла глаза и подарила мне взгляд, какой может согревать человека всю жизнь. Опять помолчали.

– Ладно, – вздохнула моя цыганка, – ехать нам нужно с Каринкой. До свидания, Серёга, мы ещё встретимся, я знаю.
Она приблизилась и поцеловала меня в щёку, я бережно погладил её чёрные волосы.
Выбрался из машины, и когда проходил вдоль магазина, Анжела притормозила, опустила стекло и перекрестила меня:
– Храни Господь!

Зачем плетёшь ты свои кружева, судьба? Зачем тебе нужно, чтобы люди, живущие в разных уголках земли своими разными жизнями, вдруг замирали иногда, задумчиво устремляли взоры вдаль и вспоминали... И каждый раз, возвращаясь памятью в те мгновения, томилась их душа, щемило сердце и казалось, что надежда на встречу не так призрачна.

Больше мы не встретились с Анжелой никогда. Ошиблась цыганка. Хотя... прошло только тридцать лет, и всё ещё может случиться.

*Деньги. (цыг.)
*Я пошла. (цыг.)