чтобы он — тогда еще подросток — возненавидел своего отца.
Может, Денис так ничего и не узнал бы до поры, до времени, но отцову шлюшку, которую по идиотскому совпадению тоже звали Марией, не устраивало такое положение вещей, прятаться и скрываться она не желала, делить отца с его законной женой и сыном была не намерена. Она громко заявила о себе, придя к ним в дом с коляской, угрозами и ультиматумами — молодая и красивая нахалка.
Денис помнил замешательство и растерянность в глазах своей матери, когда двухлетний Сережка носился по их гостиной, ошалев от свободы, раскрывал дверцы у всех шкафов, лез в ящики, хватал и разбрасывал только что выглаженное белье по полу — никто не делал ему замечаний, не останавливал, а наоборот, Мэри (так она представилась) лишь напоказ умилялась его резвостью и разрешала лезть везде. В тот день привычный мир рухнул навсегда: Денис не мог больше смотреть на отца без брезгливости — какая любовь, к черту, в сорок восемь лет! — не мог оторвать глаз от наглой бабы, предъявившей его, Дениса, матери свои требования на право обладания ее мужем, не понимал, не хотел понимать позицию своей мамы, которая даже не попыталась отстоять свое неоспоримое преимущество, а сразу же сдалась: не вцепилась в волосы этой наглой твари, не высказала ей прямо в бесстыжую рожу, куда та может засунуть свои ультиматумы, не запихнула ее ребенка обратно в коляску и не указала им обоим на дверь — просто молча опустилась на стул и выслушивала претензии молодой соперницы с самым жалким и беспомощным видом, глядя куда-то в сторону.
Самому Денису было уже семнадцать лет, предательство отца упало на плечи гранитной глыбой, потрясло, и, если бы его настоятельно не попросили выйти из комнаты, он так бы и поступил — выгнал бы в шею эту проститутку вместе с ее ребенком.
Она ушла сама, но не одна — вместе с ней ушел и отец. Протестующие вопли младшего сводного брата еще долго звенели у Дениса в ушах, тот не хотел прерывать свое интересное занятие, сосредоточенно и самозабвенно рассыпая по коврику в ванной комнате стиральный порошок.
Отец вернулся через два года. Немного поколебавшись, мать впустила его.
«Он здесь прописан», — объяснила она взрослому сыну, виновато глядя в глаза, горящие непримиримым возмущением.
В ответ на это Денис съехал в институтскую общагу, потому что рана была еще слишком свежа, а христианским всепрощением он не страдал по молодости лет, в отличие от своей матери. Прибегая домой за чистыми вещами, узнавал, что время от времени отец снова уходит к своей шлюшке, правда, ненадолго, и снова возвращается в семью, с которой так и не смог порвать официально. Теперь он обитал в квартире, как временный жилец или, как сосед, то появлялся, то снова пропадал, но мать, почему-то мирилась с этим, даже оправдывала его перед Денисом.
«Разве было бы лучше, если бы он бросил маленького ребенка? Вот тогда я перестала бы его уважать»
«А я?! — возмущался Денис. — А меня, значит, можно было бросить?! За то, что он бросил меня, ты не перестала его уважать?!»
«Ну ты ведь уже не маленький, сыночек, — грустно улыбалась мама. — Вон какой вымахал, рукой не дотянешься подзатыльник дать!»
В общем-то, она была права, ему вполне хватало тепла и ласки от нее одной, а вот отец с того дня потерял право давать советы и разговаривать с сыном на равных — общаться с ним Денис не желал, игнорировал, словно тот и вправду был временным постояльцем в свободной комнате.
Через некоторое время, в очередной раз вернувшись от Мэри, отец свалился с приступом жестокого кашля и болью в груди. Не подойти к больному человеку, несмотря на все свои обиды, Денис посчитал подлостью, а подойдя, поразился впавшим щекам, выступающим скулам, тревоге и скорби в глазах. За те два-три года, что они жили вынужденными соседями, отец исхудал, высох и, будто стал меньше ростом, а он и не замечал, а может, не хотел замечать.
«Я вызову Скорую.»
Отец ухватил его за руку.
«Обещай мне, что не оставишь брата!»
«У него есть мать», — Денис упирался, уже тогда чувствовал, что этот разговор выйдет ему боком.
«Мэри… плохая мать, — сухие глаза подернулись влагой. — Сережка пропадет с ней.»
Денис молчал, не знал, что ответить, попробовал выдернуть руку, но отец требовательно сжал ее горячей ладонью.
«Прости, сынок! С твоей матерью я поступил нехорошо, но с тобой расставаться я не собирался. Ты не должен переносить ненависть ко мне на своего брата, он тут не при чем! Обещай, что позаботишься о нем!»
«Обещаю, ладно.»
Слово вырвалось: тогда он думал, лишь бы прекратить этот странный разговор, но в больнице отцу диагностировали обширный инфаркт, как осложнение на сердце после застарелой плевропневмонии, перенесенной на ногах — отец скончался через два часа после прибытия в больницу, спасти его не смогли — слишком поздно.
Беда одна не приходит: на девятый день умерла мать. Поехала на кладбище, да не доехала — случился инсульт.
Забеспокоившись через несколько часов после ее ухода (уехала с утра, а на часах уже полдень!), Денис кинулся разыскивать ее по всем знакомым, нашел поздно вечером в городском морге. Мать лежала там, как неопознанный труп, подобранный рано утром на автобусной остановке.
«Умолил Господа, не смог там один, без Машеньки, — причитала у могилы соседка. — Она-то, святая душа, теперь хоть заступится за него!»
Вторые похороны дались Денису очень тяжело, хорошо, что Харитоновы, тогда еще просто соседи по даче и знакомые отца, оказались рядом с ним в это непростое время и взяли на себя скорбные хлопоты. Как опускали мать в могилу он не помнил, Елена Семеновна что-то вколола ему перед погребением и Денис находился в каком-то ватном облаке. Ирка, в то время девчонка-школьница, вела его под руку, не отпускала и говорила что-то успокаивающее. Денис не слушал, ждал, когда же она замолчит, хотелось тишины и покоя, но их больше не было в его жизни.
Дурацкое обещание, данное отцу, лишь бы тот отвязался, тяготило и не забывалось, как он не старался от него отмахнуться, всплывало в сознании молчаливым укором — так тянет старый долг, о котором никогда не напомнят твои знакомые, потому что слишком хорошо воспитаны, но о котором ты сам забывать не должен, если хочешь считать их друзьями. Но с какой стати, он должен заниматься своим сводным братом? У него есть мать — хорошая или плохая, неважно — она и обязана им заниматься! Почему отец опутал его по рукам и ногам своей просьбой?
После поминок сорокового дня, конце концов, Денис решил съездить посмотреть… Он оказался прав: все-таки, оно вышло ему боком, то неосторожное обещание, которое вырвалось лишь потому, что молчать было нельзя.
Мэри нисколько не изменилась за те семь лет, что они не виделись: ни внешностью, ни характером. Она встретила его кокетливой улыбкой и все два часа напропалую строила глазки. Против воли глаза задерживались на ее длинных стройных голенях, коленях с ямочками, полной груди, теснившейся в легкой домашней майке — отцова шлюшка была хороша.
Она прекрасно видела его мужской интерес, оценивающие взгляды и (можно было не сомневаться), намекни он, легла бы с ним в постель, не задумываясь ни на минуту. Денис без труда разглядел масляную поволоку под длинными ресницами, которую ни с чем не спутаешь, и едва не взбесился — как мог отец клюнуть на такую дешевку?! Да видно же невооруженным глазом продажную сущность этой бабы! Или он выбирал ее исключительно по экстерьеру, как лошадь?!
Брат оказался хмурым долговязым мальчишкой, светловолосым и лохматым. Пока его мать оживленно трясла перед носом Дениса пухлыми прелестями, а заодно тетрадями и дневником своего сына, пока расписывала его успехи в английской школе и спортивной секции, Сережка, послушно сидел за столом, делая вид, что все это его не касается, однако, украдкой бросал неприязненные взгляды на родственника и снова скучающе приподнимал брови, прикрывал глаза ресницами.
У Дениса он не вызвал никаких братских чувств, хотя пацан, вроде был и неплохой: учился с удовольствием, судя по оценкам, много занимался дополнительно, имел уже какие-то похвалы в секции бокса. В его пользу говорило и то, что он не пререкался со взрослыми, а покорно ждал, когда его выпустят из-за стола, но все же, в быстрых вороватых взглядах проскальзывало упрямое нетерпение — те такой уж он и паинька. Денис разглядывал сводного брата, с мрачным удовлетворением забавлялся, глядя, как тот ерзает на стуле, рассеянно слушал жалобы его матери на скудные детские пособия, выдаваемые социальной службой, на высокую квартирную плату, с неприятным удивлением узнал, что Мэри, оказывается, не работает, а проживает деньги с карточки его отца.
Решение трудного вопроса пришло само собой.
С Мэри Денис заключил договор, который устраивал его по всем пунктам: он переводит ей дополнительное пособие, типа алиментов, на содержание своего сводного брата (все же, не чужой он ему), но не просто так, а исключительно за успехи в учебе. Или так — или никак! За двойки и хулиганство Денис платить не собирался, поэтому впоследствии тщательно проверял оценки брата, по крайней мере четвертные и годовые.
Он платил — Мэри особо его не доставала, только в последнее время стала требовать увеличения пособия. А теперь еще и Сережка начал уходить из дома — ситуация с братом начинала выходить из-под контроля.
На работу Денис безнадежно опоздал…
