Тамара Семеновна вкатила в гостиную передвижной столик с легкими овощными салатами, горячим стейком бифе де чоризо под острым аргентинским соусом, заказанным в ресторане, и бутылкой Кьянти урожая шестилетней давности, на горлышке которой гордо красовался задиристый черный петух — утром для господина Романова доставили пару ящиков прямо с юга Флоренции.
Наполнив бокал, женщина отступила к дверям и застыла там, молча ожидая дальнейших указаний: кроме обычной уборки помещений в ее вечерние обязанности входило подать ужин, приготовить постель и подобрать одежду на утро, но на всякий случай она оставалась еще на несколько минут или полчаса, если хозяину потребуется какая-нибудь дополнительная услуга.
Из-под опущенных ресниц пожилая горничная зорко следила за каждым движением Дмитрия Эдуардовича.
В этой семье она прослужила домработницей почти двадцать лет — достаточный срок, чтобы переосмыслить свои приоритеты. А начинала еще у старого хозяина, Олега Васильевича Романова — приятный был мужчина: по-старинному интеллигентный, неизменно вежливый, всегда внимательный и приветливый, немного немного не от мира сего, какими обычно и бывают все коллекционеры. Олег Васильевич никогда не забывал поздравить прислугу на Новый Год, Восьмое Марта, дни рождения, и каждый раз дарил подарки, да не какие-нибудь безделушки, а полезные в хозяйстве вещи или билеты на концерт, а то и в театр, а бывало, и золотые украшения преподносил.
Монетами увлекался, они-то его и сгубили.
Никому такой смерти не пожелаешь: сгорел заживо в подвале со своей коллекцией. С одной стороны, жалко его, а с другой — сам виноват: не допустил в свое время электриков проверить там проводку — вот и пострадал. Никто и подумать не мог, что в подвале такие гнилые провода — за какие-нибудь пять-десять минут выгорели все дубовые полы и настенные панели. Причем, что интересно: витрины с монетами всего лишь чуть закоптились, а вот, от Олега Васильевича даже костей не осталось — пепел один.
Ох, грехи наши тяжкие!..
Горестный вздох по погибшему коллекционеру Тамара Семеновна подавила в себе на самых подступах. Молодой хозяин, внук незабвенного Олега Васильевича, на своего интеллигентного деда не был похож ни капли, к обслуживающему персоналу, проверенному временем и им же испытанному на преданность, относился равнодушно, если не сказать, как к пустому месту — вот и сейчас, ужинал, словно горничная и не стояла за его спиной живым изваянием.
Пожилая домработница внимательно и напряженно наблюдала, как он расправляется с острым стейком, запивая его выдержанным вином, и представляла себе небольшой уютный домик под Севастополем. Говорят, земля в Крыму пока еще недорогая, можно прекрасно обустроиться у самого побережья, может, там Петечка перестанет так страшно кашлять. У такого маленького — четыре годочка — появилась астма. Болеет и болеет внучок, чуть начинает цвести на улице — так прямо задыхается, сердце заходится слушать его! Дочка бросила работу — какая работа, когда ребенок может умереть в любую минуту, зять пашет на своем заводе по полторы смены, по ночам капает себе валокардин, только бы забыться сном — и это молодой мужчина — а баллончики с Петечкиным лекарством заранее стоят по всем углам в квартире: в прихожей, в ванной, в каждой комнате — на всякий случай, чтобы не бежать, не искать при очередном приступе.
Тамара Семеновна унимала колотящееся сердце, терпеливо дожидаясь, пока ненавистный молодой и здоровый внук ее интеллигентного хозяина, того самого, которому она с душевным трепетом и материнской заботой отслужила почти двадцать лет, перестанет дергаться, хватая ртом воздух, и обмякнет на диване.
Она аккуратно подложила ему под голову декоративную подушку, заранее приготовленной тряпочкой тщательно стерла выступившую изо рта и носа розовую пену. Обернув руку другой тряпочкой, достала из посудной корзины, стоящей там же, на нижней полке сервировочного столика, новый бокал с малой толикой алкоголя, предварительно прижала ладонь и губы Дмитрия Эдуардовича к тонким стенкам, а использованный бокал и бутылку с ядом она убрала под плетеную крышку высокой корзины.
После этого Тамара Семеновна осторожно сняла с пальца хозяина массивное кольцо с белым камнем, брезгливо поморщившись, спрятала его под грудью в тугом бюстгальтере, еще раз быстро осмотрела мертвое тело, удалила остатки кровавой пены с подбородка своей жертвы и покатила столик обратно к хозяйственным помещениям.
Нужно спешить.
Последняя маршрутка до деревеньки Ильичевка уходит через двадцать минут — там ей передадут внука Петечку в обмен на этот перстень. Похитители строго настрого запретили заявлять в полицию, инструкции передали по телефону, а пакетик с ядом она обнаружила в кармане рабочей одежды, заступив утром на смену.
Дочери и зятю, которые целый день места себе не находили от страха за ребенка, она велела дожидаться ее дома и собрать все самое необходимое для отъезда. Предупрежденная сестра в заветной деревеньке под Севастополем уже освободила для них флигелек, который обычно сдавала на лето отдыхающим — жизнь любимого внука и счастье семьи зависели от холодного рассудка и правильных действий Тамары Семеновны.
Все будет хорошо, убеждала она себя, только бы Петечка не испугался, не закашлялся, только бы им успеть до рассвета уехать от города, как можно дальше. Разбитый в мелкие дребезги бокал полетел в мусорный контейнер, в бутылку из-под отравленного вина пришлось перелить моющее средство для туалета.
Припозднившаяся маршрутка подобрала на остановке одинокую пожилую женщину с тяжелой сумкой на колесиках...
* * *
— Варламов! Ну наконец-то! — худой и высокий капитан полиции Алексей Казупица суетился возле кофейного аппарата и первым увидел Дениса, проходящего через пост охраны. — Михалыч тут уже рвет и мечет.
— Планерка была?
— Нет еще. Викентьеву сейчас начальство названивает из области — по нашему округу прокатилась волна: у фабрики и по городу массовый огнестрел, пожары и поножовщина, как будто война пошла между местными.
Казупица торопливо глотал горячую жидкость, активно заедая домашним пирожком с капустой, в маленьком прозрачном пакетике у него лежало еще два. Жена Лешки Казупицы была непревзойденным мастером по части пирожков, плюшек и чесночных пампушек, оставалось удивляться, каким образом ему удается сохранять себя жилистым и поджарым при таком калорийном и сытном питании.
Денис привычно удивился осведомленности приятеля, тот всегда заранее знал, что им скажут на утреннем совещании, словно в Главном Управлении у него сидел свой личный источник, который ему первому докладывал о всяческих нарушениях правопорядка в городе, опережая сводки, а уж после ставил в известность высший командный состав УМВД по городскому округу.
Варламов бросил сумку и опустил в прорезь кофейного автомата монетки — глядя на напарника, вспомнил внезапно, что позавтракать не удалось.
— Новый передел, что ли? Только этого не хватало! — он бесцеремонно отобрал у Казупицы пакет с пирожками и в два глотка прикончил кофе из пластикового стаканчика.
— Голодный, молодожен? Понимаю: не до еды тебе теперь и не до сна, — Лешка радостно ухмылялся. — Эх, завидую! Ты смотри: если что, можешь рассчитывать на меня — выслушаю, посочувствую, подскажу, дам парочку полезных советов, как быстро вылечить головную боль у молодой жены. Могу теоретически разъяснить.
— Иди ты, знаешь куда! Нашелся советчик, — поблагодарил Варламов. — Обойдусь как-нибудь, своими силами.
Из кабинета выглянул следователь Николай Михайлович Дивенков, крупный мужчина, с неуставными и пышными седыми усами. На неискушенный взгляд он казался неповоротливым и грузным, но при первом же совместном выезде Денис убедился, насколько обманчиво это впечатление — в погоне, на захвате, на зачистке Михалыч преображался во внимательного, ловкого и хитрого матерого хищника, за которым трудно угнаться. На тактических учениях молодые бойцы слушали инструктора-взрывника Дивенкова, затаив дыхание — за спиной у того был Иракский Аль-Кут, Сирийский Дейр-эз-Зоре, Чеченский Саади-Котар, Дагестанский Чабан-Махи.
В УОВД города он работал не так давно: пришлось оставить срочную службу в связи с тяжелой контузией. В полиции Дивенков совмещал бумажную волокиту с работой старшего опера, за имевшимся дефицитом людей на участке, грудью прикрывал своих подчиненных перед начальством, не допуская наказаний за незначительные нарушения распорядка, но от души распекал их один на один, глядя в глаза, в особо редких случаях устраивал показательную порку — отчитывал перед личным составом отделения, после чего провинившийся боец становился шелковой нитью в его руках или… писал рапорт об увольнении, третьего было не дано. Разговаривал Дивенков исключительно матом, виртуозно пользуясь этим специфическим арго среди многообразия наречий русского языка, а уж, как он объяснялся с вышестоящим начальством оставалось загадкой для личного состава всего Управления.
— Варламов! Явился, мать твою! А ну зайди!
Денис выбросил стаканчик вместе с пустым пакетом из-под пирожков, прикрыл за собой дверь и вытянулся перед старшим по званию.
— Ну и что это за дерьмо? — осведомился Дивенков, вышагивая по тесному помещению и задевая то за шкаф, то за сейф. — Что там у тебя за проблемы, мать их, что ты позволяешь себе нарушать распорядок, предусмотренный Уставом? Захотел штраф? Денег, что ли, до хрена?! Давно объяснительные не писал? Все проблемы, мать их, ты должен оставлять дома, когда идешь отдавать воинский долг Родине! Не слышу ответа!
—
А я очень хочу криминальные детективы писать и чтобы скучными не были.
Это поступь существа, чуждого нашему миру. Это совершенное оружие, не знающее жалости и сомнений, а параллельно идет охота за ним.
Читаю с интересом, хотя детективы "давненько не читывал". сюжеты хорошо переплетаются и увлекают.