Андреевский спуск для киевских художников давно уже не что иное, как арт-салон под открытым небом.
Вот там я и купил у одного из мастеров кисти небольшую, размером с лист из школьной тетради, картину в домодельной деревянной рамке. Ничего определенного на ней изображено не было. Так, беспорядочно разбросанные по холсту разноцветные спирали и контуры каких-то невразумительных сооружений. Ровным счетом ничего примечательного.
Для чего тогда в мою голову стукнуло обзавестись эдакой странной картинкой? Это бы мне и самому хотелось узнать. Хотя вроде бы что здесь особенного? Не упомнишь ведь, сколько я совершил поступков, которые мало поддаются внятному объяснению.
Только вот придя домой, я с удивлением обнаружил, что при определенном фокусе зрения никаких спиралей на картине нет и в помине. Вместо них в рамке красуется голенастая девица в белом пенистом пеньюаре на фоне опущенного над кроватью шелкового балдахина.
Однако самое примечательное заключалось в диадеме, окруженной плотным кольцом из переплетенных змеиных тел. Причем ядовитые пресмыкающиеся располагались от красавицы так близко, что она не вставая запросто могла коснуться их рукой.
Какое-то время я пытался разгадать природу этой иллюзии, но, убедившись в своей беспомощности, забросил чудную картинку обратно в ящик стола, решив без долгих слов, что купленная миниатюра это нечто вроде того рисунка, на который хоть и смотришь, кажется, всякий раз одинаково, но видишь то древнюю старуху, то юную красавицу в черной как смоль меховой шапочке. Короче, вскоре думать забыл про загаданную мне художником загадку. Однако через короткое время пришлось все-таки вспомнить о ней.
В конце весны за городом состоялся слет киевских туристов.
Утром, когда мы с приятелем стали варить на костре себе завтрак, вдруг обнаружилось, что в спешке сборов оба мы забыли взять соль. Ничего не попишешь, пришлось идти на поклон к соседней палатке, перед которой незнакомая толстушка колдовала над котелком.
На мою просьбу одолжить немного соли двум донельзя рассеянным парням она кивнул в сторону палатки:
- У Иры спросите.
Я послушно шагнул к капроновому жилищу и, едва заглянул внутрь его сразу забыл зачем пришел. Более того, непроизвольно отшатнулся, да так и замер с приоткрытым ртом и округлившимися глазами, в полной мере ощутив на себе эффект дежавю. Ну, и преглупый же вид, наверняка, был у меня. А кто бы на моем месте не оторопел?
В палатке словно под пологом балдахина, облокотившись левой рукой на рюкзак, возлежала одетая в джинсы и клетчатую рубашку длинноногая прелестница, но не она смутила мое воображение. Рядом с ней на полу палатки лежал смартфон в окружении тесно переплетенных между собою змей.
Прошло… Да кто его знает, сколько понадобилось мне времени, чтобы прийти в себя и понять, что передо мной обычный венок, сплетенный из полевых цветов.
Чтобы не показаться симпатичной незнакомке совсем уже заштатным придурком, мне не пришло ничего лучшего в голову, как взять и рассказать все начистоту. Понятно, мне поверили ненамного, и поэтому потребовали дать слово, что покажу по приезду в город удивительную картинку, что я, конечно, охотно тут же сделал.
Таким вот образом я познакомился с будущей своей женой. Насколько счастливой для меня оказалась эта встреча? Ну, это как посмотреть, да и не о том сейчас речь.
Вернувшись домой после слета, я первым делом, конечно, полез в стол за картинкой с Андреевского спуска. Мне не давала покоя мысль, неужели можно было так грубо ошибиться и принять венок из полевых цветов за ядовитых гадов. Я взглянул на рисунок и опешил.
Теперь на картине был изображен коренастый мужчина с холодным, настороженно пронизывающим взглядом киллера. В руке он держал финку и целил ее точнёхонько в мой живот, а из-за спины у него выглядывал, видимо, его подельник, глаза которого смотрели на меня с интересом, будто он был какой-нибудь ученый естественник.
«Это еще что за новости?!» - удивился я и попытался взглянуть на рисунок под другим углом зрения, но, сколько не вертел его в руке, картинка ни на йоту не изменилась.
В конце концов, ничего не добившись, мне пришлось отправить ее обратно в стол, а будущей жене я вынужден был соврать, что якобы придумал свою историю, чтобы найти повод для продолжения знакомства, - не рассказывать же мне было правду, в которую ни один человек в здравом уме никогда б не поверил.
Потом я, конечно, не один раз доставал странную миниатюру в надежде, что изображение на ней изменится, но всякий раз меня ожидало разочарование, пока не случилось вот что.
Погожим сентябрьским днем сидел я на лавочке в парке Нивки и смотрел, как легкая рябь колышет поверхность озера. Неожиданно ко мне подсели с обеих сторон двое крепких мужчин. Тот, что справа, приобнял меня одной рукой за плечи, что со стороны принять можно было за дружеский жест, а другой упер мне в район сердца блеснувшую на солнце заточку и говорит:
- Что, Шнырь, добегался?
Я смотрю, как холодно светится сталь домодельного оружия, и слова из себя выдавить не могу.
- Погоди, Бакс, - вдруг говорит мужчина слева, - у него за ухом родимого пятна нет, да и нос поменьше.
- А и впрямь, - подтвердил его напарник и в тот же миг нож исчез у него в рукаве. – Волосы у этого погуще будут. Обознались вроде бы мы немного. Нет, не он это точно.
«Хорошенькое немного», - подумал я, запоздало чувствуя, как на лбу проступает холодная испарина.
Незнакомцы разом встали и пошли восвояси, но через несколько шагов тот, кто грозил мне заточкой, обернулся и, качнув головой, хмыкнул:
- Издали он, как пить дать, вылитый Шнырь.
Его подельник промолчал только окинул меня недружелюбным взглядом, точно я был виноват, что оказался не тем, на кого они охотились.
И тут меня точно током ударило. Даже только что пережитая близость смерти начисто вылетела из головы. Я вдруг уразумел, что купленное случайно произведение местного художника показывает ни больше ни меньше как ключевые моменты моей жизни.
«Вот где собака зарыта», - подумал я обрадовано, потому что решил, будто раскрыл секрет картины, и поторопился покинуть парк.
Нетерпение узнать очередное предсказание было так велико, что, поймав первое попавшееся мне на глаза такси, я помчался на нем домой.
Каково же было мое удивление и разочарование, когда на рисунке я не различил ничего другого, кроме первоначальных разноцветных спиралей и контуров прежних каких-то мало понятных конструкций.
Не зная, что и подумать, я, прихватив с собой на всякий случай загадочную миниатюру, отправился на Андреевский спуск с тем расчетом, чтобы узнать о таинственных переменах в ней у ее автора.
Вернисаж нужного мне художника располагался чуть ниже Андреевской церкви, как раз напротив дома, которому один из писателей дал быстро прижившееся название «Замок Ричарда – Львиное сердце».
Самого художника я хорошо запомнил. На вид ему было лет тридцать, а может сорок. Есть такие моложавые люди, у которых, хоть убей, не определить даже приблизительно, сколько им в действительности лет. Рост у него был средний, сложение худощавое, волосы черные с ранней проседью и зачесаны на бок. Словом, внешность ничем не замечательная, но именно поэтому она и запала мне в память. Так что, увидев его, сразу б узнал.
Но вот беда, прошел весь Андреевский спуск – нигде его не заметил. Тогда не долго думая вернулся я на то место, где когда-то стоял задавший любопытную задачку мне живописец, и попытался расспросить о нем его собратьев, расположившихся поблизости, но они только пожимали плечами, а о моей картинке единогласно высказались в том смысле, что это никакая ни живопись, а обыкновенная мазня.
В конце концов, пришлось мне поехать домой не солоно хлебавши, и всю обратную дорогу я размышлял над метаморфозами купленной по случаю и на первый взгляд вроде бы неказистой картинки. В итоге, я пришел к выводу, что сам во всем виноват.
Ведь оно как обычно бывает: нарисует художник что-то и будто распахнет перед зрителем такое множество тропинок для понимания его замысла, что голова нет-нет, да и закружится. А кто-то возьмет и свернет нечаянно на показавшуюся ему прямой и ясной дорогу и очутится в тупике. Как я, например. Потому что решит, что ему про картину все известно стало. Мне вот так очень жаль, что со мною случилось это.
интересно читается!!!