Юлия Драма Часть вторая

что у стены
С рукой  протянутой склоняется…
Она же ставит нам кресты,
Хотя сама стоит у стенки,
Смотри Россия и ре-вв-и,
Дуй на ободраны коленки!
Сдери же поволоку с глаз,
Не ройся мелочно в кармане,
Она тебя не просит дать,
А молит взять, что там лежало.
Смотри, Россия и реви!

                А потом  началась знаменитая эпопея с перезахоронением праха  расстрелянных в Гражданской войне членов царской семьи. И она не могла не откликнуться на такое событие. Здесь еще она прочитала  в журнале  «Огонек»  Коротича целую подборку материалов  про расстрел царской семьи, сделанных отцом еще в восьмидесятых. Она была потрясена настолько, что  даже слегла  на целый день в постель и не  пошла в школу. Не  смогла!  И это ее нервное потрясение выразилось в таком стихе.

Не день, не сумерки , не плаха - ночь.
Ни дня до страха , ни приказа - мощь
Самодержавная , обманом - низ,
Как впору рясы инквизиторам пришлись.

Не день,  не сумерки , не плаха - ночь.
Не штык, не войско на все петли - казнь
Рыжебородая,  в пяти словах,
Что знамя белочехам  трусит сдать.

Не день , не сумерки , не плаха - ночь.
Не белоручки , на все руки - шлешь
Муть кровяную - отцовским потом -
Жизнь людскую на пять душ - не заработал.

Не день , не сумерки , не плаха - ночь.
Суть Венценосную раскрыли - дрожь - Святы!
Мученникам - в ночи, каяться к вознесенью
Восемдесят две весны по коленям поколенью.

                Хотя в ту Гражданскую войну расстрелянных и уничтоженных семей с обеих сторон было множество. Но из всех тех множеств убиенных семей по мнению новой Российской интеллигенции  была только одна достойная большой жалости  - царская!  И ее Юлии  почему-то было жальче всех. Или это было потому, что тогдашние СМИ России кричали только лишь об одной  царской семье.

                Об остальных жертвах Гражданской войны они почему-то молчали. Да и Юлия не знала ничего о той Гражданской. Войне. Ведь  самой историей России  она интересовалась мало и знала ее плохо.  Хотя и имела в Аттестате по истории отлично. Так,  «куценькие» знания  в объеме  обычного школьного учебника.
***


                Школу она закончила очень даже  хорошо.  Для нее очень хорошо,  потому что она никогда  этой школьной учебой  особенно не увлекалась.  Просто училась.  У нее было всего лишь три четверки. Остальные отлично.  Что делать дальше, у нее сомнений не было – в театральный.  В какой, не важно, но только в театральный.  Либо в «Щуку», либо в  «Щепку», либо в «ГИТИС».  Где возьмут. Что возьмут, у ее никаких сомнений не было. Ведь она уже  всего Шекспира  переиграла. Ну, пусть не всего, пусть почти всего. Но ведь переиграла же!. И насколько она  понимала,  а то,  что она понимала, у нее сомнений не было,  все  эти  разыгрываемые  ею роли и сцены, получались у нее  великолепно. Так что не заметить ее  члены комиссии просто не имели права.

                Дома ее решение вызвало шок! Мать  ахнула,  побледнела и бессильно повалилась в кресло. Пришлось отпаивать ее валерьянкой. Отец выругался и яростно  выкрикнул:
                -- Ты что, того?!  -- И он  выразительно повертел пальцем у виска, -  Ты разве не знаешь как туда поступают?
                -- Как? – вызывающе воскликнула она, - По блату?
                --  Да ну тебя, -  махнул в сердцах рукой отец, -  Не строй из себя деточку. И по блату поступают. И через постель. Кто, как сможет.  По другому там не бывает. Туда ведь  идут не простые выпускники  школы,  а «актерски» одаренные и даже талантливые. И как комиссии определиться, если абитуриенты  один  лучше другого?  Как?! Только по личной заинтересованности. А это  блат. Или  постель.

                Почему она была убеждена, что у нее есть актерский талант, она не знала. Но была убеждена, что играет она все роли Шекспировских пьес, как женские, так и мужские, в своих  домашних спектаклях просто бесподобно. Лучше всех нынешних актрис и актеров в телевизионных спектаклях и кино вместе взятых.  Как наших, так и зарубежных.  И не заметить ее члены Приемной комиссии просто не смогут.

                У нее был японский  «видак» со множеством видеокассет, Часть из них представляли собой  Шекспировские пьесы на разных языках несколько десятков которых  она переиграла  множество раз.

                В апреле она прошла  творческий конкурс во всех трех намеченных ею театральных ВУЗах Москвы в  виде предварительных  отборочных    прослушиваний.  И во всех трех  она  выступила успешно,  и в каждом  ей дали направления  на  последующие экзамены по актерской специальности. Экзамены  шли в июле. В три потока. В первый поток она записалась в «Щепку», во второй поток  - в «Щуку», и в третий – во «ВГИК».

                Довольна она была до небес. И в последующем своем успехе она не сомневалась  «нисколечки». Весь вопрос  для нее заключался  лишь в одном: какой из трех ВУЗов  ей надо будет выбрать для учебы после  поступления. Ведь все три ВУЗа ее будут звать  к себе! Иначе и быть не может!  А как же иначе?!  Ее, такую яркую и талантливую, заметят везде! Ведь ее не заметить будет просто  невозможно!

                Программа  по актерской специальности  у нее  была везде одинакова. Она читала текст из Гамлета, его «быть или не быть»,  свое стихотворении и стих Ахматовой. И делала  этюд  из Ромео и Джульеты», сцену их самоубийства.

                Но они ее не заметили. Ни в одном из трех ВУЗов. И в театральный она не попала.  А ведь она, по ее собственному  мнению, была лучшая среди всех остальных  претенденток на артистку.  И  потому удар  по ее самолюбию был "страшенный".

Зашелестела, загнала,
Не под откос ли, - спросишь?
Тебе – меня, и не - года,
Изменчивая осень.
Задребезжала, задрала,
Потрясывая подолами,
И хохотала до утра
С танцующими ветрами.
Нет! – это осень не моя;
Накликали, наговорили,
И не она по площадям
Хватала меринов за гривы.
Не обнажала кров- нет, не она,
На лицах не - любовь царапала.
И не студила кровь, ни в бровь,
Ни в глаз – не била лапами.
Нет, день – не год, и год - не век;
И даже средь невечных,
Остановились – руки врозь
По нервам – крепкой цепью.
Не враг. Не помысел, не страх,
В твоей привычке осень.
Боязнь остаться, потерять –
Ночная безысходность.

                Неделю она лежала в своей комнате, не выходя и ни с кем не разговаривая. Она была в отчаянии.  Она оказалась не готовой  к такому удару судьбы.  Казавшемуся ей еще более несправедливому  при  таком триумфальном шествии этого ее  нынешнего года, когда все у нее получалось в самом лучшем виде.
 
                И этот ее «сладчайший»  месяц в Любомиде,  и это ее неожиданное для всех  превращение в белого лебедя из гадкого утенка и блестящее для нее завершение учебы в школе, и спектакли по пьесам Шекспира, который  она с таким удовольствием для себя проигрывала дома и которые, как ей казалось, должны были открыть ей двери  сразу во  все театральные  институты Москвы. Не только открыть, но  и  позволить ей  затем  стать известной  артисткой, чтобы и  в дальнейшем продолжать  также триумфально блистать  на сцене и в жизни.

                Но все получилось иначе. И  жизнь  теперь для нее казалась  совсем законченной.  Ведь никем, кроме артистки, она себя в будущем  не представляла. И не пыталась представить.

                И она опять ушла в себя, точнее, к себе,  к той второй Юлии, что жила  у нее в подсознании и была всегда ее отрадой и ее спасительницей. Единственной отрадой и единственной  спасительницей.  И она плакалась ей своими стихами. И опять эти стихи были  о любви.  Или о ней самой?

Вслед смотреть и выть от страха;
Примет жертву на алтарь
Или сам падет на плаху
Соскользнув по именам.

Вслед смотреть - давиться костью,
Недосказанность глодать,
И дробиться сердцу острым -
Просто Ты и просто Я.

Вслед смотреть как вьются гнезда,
И кукушкой прокричать-
Было ль рано? Стало ль поздно?
Нам молчанье отменять.

                Да, наверное,  это были стихи не о любви, как таковой, а о ней самой, о девушке с прекрасным именем Юлия, ставшей уже женщиной, но не познавшей еще настоящего  чувства любви! А как же иначе?

Неразгаданный,  неразлюбленный,
В час назначенный новолуния-
Объявлюсь звездой неназванной,
Нетускнеющей, несказанной.

Дотянись - обожгу ,обрызгаю,
Погублю притяженья искрами.
По оси другой не пройти- не в мочь-
Здесь сияния все иные -прочь!

Неиспытанный , непропитанный,
Покрывалами да признанием;
Ненасытиться не тебе, ни мне
Извержением воздуха  к звезде.

                Во всяком случае, ей было всего лишь семнадцать лет и ее настоящая жизнь для  нее лишь только начиналась. У нее все еще было впереди.


***