Все началось с того, что я крепко повздорил с Главным инженером у него на совещании. Я сказал ему то, что никто не имеет права говорить своему начальнику. Тем более начальнику, значительно превышающему меня по должностной иерархии. Он был Главным инженером завода, а я всего лишь заместителем начальника цеха.
Но у нас в цехе не пошла одна автоматическая сварочная установка, спроектированная и изготовленная на самом заводе. На нее возлагались большие надежды по улучшению качества сварных швов в одном очень важном для Министерства заказе. Но она не пошла. А не пошла она именно потому, что было нарушено проектное задание при изготовлении некоторых узлов установки, против чего я как раз активнейшее возражал и даже написал докладную записку на имя Главного инженера.
Но сейчас Главный инженер именно меня и обвинил в срыве Министерского задания. Отчего я вспыли и наговорил Главному инженеру много всяких глупостей. Он тоже вспылил и выгнал меня из кабинета. Прочем, грубо выгнал, беспардонно, совершено не считаясь с моим самолюбием; самолюбием высококлассного и всеми признанного специалиста в своей области.
Я вышел из кабинета и от злости, буквально переполняющей меня, громко хлопнул наружной дверью, хотя хлопать дверью не имело никакого смысла, потому что между кабинетом Главного и приемной секретаря находился звуковой тамбур из двух дверей, наружной и внутренней, который поглощал все звуки, выходящие из кабинета. Он для того и был сделан, чтобы у секретаря ничего не было слышно о происходящем в кабинете у Главного. И наоборот.
Но я все-таки хлопнул дверью и хлопнул от души. Ярость переполняла меня, а сердце буквально громыхало у меня в груди. Я громко втянул в себя воздух через мгновенно пересохшие губы и в этот момент у меня в левой стороне груди, там, где находилось сердце, вдруг взорвалась бомба. Невыносимо оглушительная боль рванула оттуда по всему моему телу и сознание покинуло меня.
Очнулся я и пришел в себя уже в реанимационном отделении заводской больницы. У меня оказался инфаркт. Нельзя же всерьез принимать слова своих начальников. Нельзя! Чревато! Мало ли чего они по своей глупости наляпают. Хотя Своего Главного я не считал глупым. Мужик он бы ничего. Грамотный и умный. Просто, его тоже ведь допекают. Но все равно, надо было в одно ухо впустить его слова, а в другое выпустить. И никаких бы тебе проблем. А то лежи теперь загорай в больнице.
Правда, больница хорошая. Заводская. Год назад мы ее пустили в эксплуатацию. А до этого два с лишним года ее строили. Строили своими силами. Силами Отдела Капитального Строительства завода, силами ремонтно строительного цеха и силами постоянно выделяемых на стройку работников завода. В основном, конечно же ИТР-цев. Не будешь же снимать рабочих для этой цели со своих рабочих мест? Рабочим работать надо. Хотя и их тоже привлекали, когда подпирало. Зато теперь у завода больница своя. Классная больница, со стационаром. Пятиэтажный корпус с лифтами. Два первых этажа занимала поликлиника, два следующих – терапия, а пятый этаж – это уже неврология.
В своей жизни мне приходилось несколько раз лежать в больницах. И почему-то всегда подолгу. Меньше месяца лежать у меня не получалось. А один раз даже целых полгода провалялся в Центральном госпитале Байконура. Но все успешно. И особых таких претензий к Советской системе здравоохранения у меня не было. Нормальная система. Человеческая. Нацеленная на вылечивание человека от болезней. Не то, что нынешняя. Сейчас наша медицина бесчеловечная и направлена на выкачивание денег из пациентов.
Ну, ладно! Я не об этом. Я сейчас о том, что у меня выработалась своя методика «лежания» в больницах. В больницах я читал. И читал всегда свою любимую серьезную классику. В больницах я перечитывал Толстого, Горького, Достоевского, Драйзера. На детективы и домино с картами не разменивался. Даже в шахматы не играл. В больнице я отдыхал от всех мирских забот. И даже, можно сказать, что наслаждался.
Поэтому и здесь я попросил жену принести мне «Жизнь Клима Самгина» Горького! Самую русскую книгу из всех российских романов о дореволюционной России. Там до таких мельчайших оттенков раскрыта психология русского человека, что поступки всех героев романа становятся само собой разумеющимися – так они понятны. Для меня, во всяком случае.
В реанимации я пролежал один день, а потом меня привезли в общую терапию. В палате было шесть кроватей и место мне досталось около стены. Удобное место. Палата была светлая, чистая, с отгороженным в углу умывальником. Даже холодильник свой имелся. Короче – болеть можно было! Почти с комфортом. Сосед мой собирался завтра на выписку и вечером поставил бутылку водки на отвальную. Пить, естественно, в палате было нельзя. Но все по глоточку выпили. Все, кроме меня. В больницах я никогда не пью. Тем более, что меня только привезли из реанимации.
На другой день в палату вкатили каталку. На каталке лежала, а точнее, над каталкой возвышалась накрытая белой простынею гора человеческой плоти с круглой и гладкой, без единой волосинки голой головой и подушкой на месте живота. Как у беременной на последнем месяце. Около этой горы суетилась маленькая сухонькая женщина лет пятидесяти, заведующая терапевтическим отделением больницы, Валентина Сергеевна Потапова с резким, скрипучим голосом, мужчина в белом халате, вероятно, доктор и медсестра.
-- Здравствуйте, ребята, - пробасила гора, - принимайте гостя.
-- Молчи! – одернула его Валентина Сергеевна, - тебе нельзя разговаривать! Лежи! Ты уже свое наговорил до инфаркта. Еле спасли тебя.
Здесь в палату вошли четыре санитара и переложили мужчину с каталки на пустую кровать, что находилась около меня. Кровать глухо скрипнула пружинами матраса. Но выдержала нагрузку.
Около кровати установили капельницу. Медсестра поправила подушку под головой мужчины, Валентина Сергеевна подошла к нему поближе, наклонилась и что ему прошептала прямо в лицо. Мужчина развел руками и пробасил:
-- Ва-аля! Ну, что ты-ы!
Валентина Сергеевна погрозила ему маленьким кулачком:
-- Я тебе не Валя, а Валентина Сергеевна! И учти – второй раз я тебя откачивать не стану! Принципиально не стану!
***
Так около меня появился сосед. Сосед по палате, товарищ по болезни, товарищ по несчастью. Как только медики ушли, он немножко приподнял голову над подушкой и громко, на всю палату проговорил. А голос у него был мощный, басистый, но мягкий, с бархатистым оттенком и довольно приятный на слух:
-- Здравствуйте, ребята! Принимайте гостя! Звать меня Павел! Инструментальщик с инструментального цеха. С инфарктом вот загремел к вам. Привезли из реанимации. Сидели с приятелем на кухне с бутылочкой. Сидели по хорошему. Тихо, спокойно, а оно возьми, да и прихвати чего-то. Даже и не помню, как все произошло.
-- Ну, что ж, - усмехнулся я, - Знакомо! Даже слишком. Только меня еще вчера привезли сюда.
Это потом уже выяснилось, что на самом деле все произошло совершенно не так, как представил он. Да, они с другом действительно выпили бутылку водки и потом по мужски заспорили, кто из них больше отожмется от пола. Парень отжался три десятка раз и сел. Павел, несмотря на свои габариты и вес около ста двадцати килограмм, отжался гораздо больше и вместо того, чтобы остановиться, пошел дальше, на максимум. И вот здесь-то его и прихватило сердце. Так он и остался лежать на полу до приезда скорой.
Мужчина оказался необычным во всех отношения. Интересная и, я бы сказал, «колоритнейшая» личность. Во первых, он оказался очень компанейским человеком, любителем поговорить и поспорить. Причем поговорить и поспорить на любую общежитейскую мужскую тему. Начиная от женщин с хоккеем и футболом и кончая литературно художественными новостями.
Во вторых, он сразу же поразил всех нас, а особенно меня, своей начитанностью. Причем, разносторонней какой-то начитанный. Энциклопедической начитанностью. Он великолепно знал не только серьезную художественную литературу, и не только развлекательно детективную, но даже и беллетристическую.
Он выписывал все научно технические журналы Союза, читал их все от корки до корки и обладал исключительными научно техническими знаниями об окружающем нас мире. А если еще добавить сюда то, что он буквально обожал художественную фантастику и знал наизусть уйму стихов, то поймете, настолько он отличался от окружающих его людей. В дальнейшем это его отличие еще боле усилилось.
Мы с ним поладили довольно быстро. У нас сразу же появились общие темы. И мы обычно лежали на своих койках, прикрепленные шлангами к стойкам капельниц читали или разговаривали друг с другом. Я читал своего «Самгина», а он читал какой-нибудь том из «Библиотеки всемирной фантастики». Великолепное было двадцатитомное издание.
Но по долгу читать он не мог. Я, к примеру, мог за книжкой проводить часами. А он нет. Ему перерывы требовались. И тогда он начинал разговаривать. И чаще всего со мной. Причем, говорил больше он. Я только помогал ему в его диалогах. Говорили мы обо всем в мире. И здесь неожиданно выяснилось, что он прекрасно разбирается в технике. Оказывается, у него за спиной был машиностроительный техникум и еще три курса заочного машиностроительного института. В общем, я даже порадовался тому, что у меня такой интересный сосед.
Вечером к нему пришла жена. Это была высокая, статная, красивая, черноволосая, чернобровая и черноокая украинка с мягким певучим говором Полтавчанки. И сразу же стало ясно, что она не просто любит своего мужа, она обожает его. А он даже засеял весь от радости, когда она зашла к нам в палату вечером после работы. Она работала технологом в отделе Главного технолога. И познакомились они в самодеятельном хоре заводского ДК, где сразу же заметили друг друга и вот уже свыше двадцати лет живут вместе.
А до того он был женат на нашей докторше, нынешней заведующей терапевтического отделения заводской больницы, Валентине Сергеевне Потаповой, с которой приехали вместе в наш город по ее направлению после окончания Пензенского медицинского института. Поначалу они жили в семейном городском общежитии медиков, но потом она получила квартиру, где они родили сына. Из этой квартиры он потом, естественно же, ушел к нынешней своей жене, которая развелась из-за него с мужем.
Сначала они жили на съемной квартире, потому что ее квартира была квартирой мужа, которую он получил от завода, и она сразу же отказалась от каких-либо претензий к ней. И именно тогда он прекратил учебу в институте и ушел из мастеров в слесари
