Буржуй любил комфортную жизнь. А еще любил, чтобы по утрам в спальне звучал "Lifehouse" с его "Штормом", после ночи, полной загадок и раскиданных на полу вещей. Всех этих женских мелочей, говорящих о ненасытности в жизни, и особенно в ночной, с ее сдвигами точек прикасания, нечеловеческими звуками, с болью в самых неожиданных местах и всплесками звериной радости...
Буржуй подошел к окну. Смотрел на одуревший ото сна город, в котором все было не так как надо, в котором нищеты было больше, чем душевности, но который он все-таки любил. По своему, конечно. Он помнил этот город еще более диким и жестоким, чем в это утро. В его убогих кварталах жила одна большая востребованность, копошились голодные человеческие существа, одним из которых был и он. Но... когда это было?! Теперь он смотрел на город свысока. Он управлял им, милостиво позволяя выпрашивать у себя жалкие мелочи: новые троллейбусы или замораживание цен на отопление. Он работал господином этого гиблого для проживания места.
Солнце лениво поднимало свои бока над высотками, не спеша, аккуратно обволакивая холодными лучами окна бюргеров, спешащих скушать свои яичницы, запить дешевым кофе и отправиться служить обществу заученными до автоматизма поступками.
Вдали проплывал голубым океаном крошечный лайнер, несущей в своем нутре часть счастливцев, сбежавших из этого города. Их не страшило даже то, что самолет летел прямо на солнце. Они понимали, что наверх нельзя подняться, не сгорев дотла внутри...
Буржуй закурил, сел на кровать, посмотрел на Гильду (кажется так ее звали). Она еще долго будет спать. Она жила только вечером и ночью. Он погладил ее волосы, потом подошел к столику, вынул из ящичка именной револьвер, направил его в висок и... передумал. Буржуй перепробовал в жизни все. В его голове закончились цели. Но у него еще жила надежда, что однажды во сне к нему придет мать, возьмет за руку и отведет в место, где знают - как жить дальше...