— обернулась она к нему.
— А что? Есть подозрения? — Лешка поднялся и сдвинул черную форменную кепку на затылок.
— Да так, — по возможности беззаботно махнула рукой Мила. — Цветок у меня чахнет, а грунт случайный. На улице раздобыла, — соврала она.
— Так он у тебя тогда не чахнуть должен, а расти как бамбук, — отозвался Колян и хохотнул.
— Ладно, пошли, — сказал Лешка и повел Милу в комнату для отдыха, где стоял шкаф, и диван, заваленный журналами и газетами.
— А Сан Саныч где? — спросила Мила про начальника смены, которого недолюбливала.
— Дозором обходит владенья свои, — рассеянно ответил Лешка, шурша в шкафчике. — Ага. Вот он где.
И он вытащил небольшой плоский чемоданчик зеленого армейского цвета.
— Сходить с тобой? — предложил он, на что Мила отрицательно помотала головой:
— Не надо. Ты мне лучше объясни, как им пользоваться. Или это сложно?
— Не сложно, — отозвался Лешка, кладя чемоданчик на диван. — Смотри.
В чемоданчике лежал приборчик со шкалой, наушники и еще несколько неясных предметов вместе с проводами и брезентовым ремешком с карабинами на концах. Лешка достал приборчик, приладил к нему провод, к этому же проводу прицепил зеленый цилиндрик, а сам цилиндрик укрепил на небольшой штанге.
— Тебе для каких лучей? — лукаво глядя на Милу, спросил Лешка, прилаживая к приборчику наушники.
— Чего? Я же сказала, радиацию мерить…
— Ладно, с вами все ясно, барышня, — усмехнулся Лешка. — Включается так. Будешь щелкать вот этим переключателем, тут альфа, гамма и все такое. Вот здесь стрелка, показывает уровень радиации. Этот цилиндр на держателе будешь направлять на то, что хочешь проверить. Если в наушниках затрещит, беги к нам и рассказывай, что именно фонит. Треск будет такой.
Лешка нацепил на Милу наушники, и повернул что-то на конце цилиндрика. Мила услышала сухой неприятный треск, отдаленно похожий на помехи в радиоэфире и стащила наушники прочь.
Лешка снова повернул что-то на цилиндрике, поясняя:
— Тут немного радиоактивного вещества, все безопасно, это для проверки работоспособности. Все ясно?
— Ага, — кивнула Мила. — Так мне чего, весь чемоданчик брать?
— Не надо.
Лешка пристегнул брезентовый ремешок к прибору со шкалой, дал Миле в руки цилиндр на штанге и улыбнулся:
— Иди, измеряй свой цветок.
Мила без лишних слов выскочила на улицу и чуть не бегом кинулась к зданию заводоуправления.
…Стул был чист и упорно молчал, как ни водила Мила датчиком вокруг, как ни щелкала переключателем.
На всякий случай она облазила всю приемную, опасаясь, впрочем, что кто-нибудь застукает ее за этим загадочным занятием (шеф тоже пока не появился), но все обошлось.
Вся приемная оказалась безо всяких признаков радиации, кроме пакетика с дренажем, купленным Милой совсем недавно для цветов, но еще не пущенным в дело. Когда в наушниках затрещало, Мила отпрыгнула в сторону и потом долго не решалась взять его в руки, чтобы показать Лешке.
Лешка проверил злополучный пакет и заявил, что радиоактивность дренажа лишь чуть-чуть превышает норму. Мила поблагодарила его, но на обратном пути все-таки оставила пакетик от греха на заводской помойке.
Итак, радиоактивная версия не подтвердилась. У Милы чесался язык поделиться своими умозаключениями со Светкой, но она все же решила подождать, пока не проклюнется в этом деле что-нибудь еще.
На следующий день новости сами нашли Милу. В двенадцатом часу позвонила Светка:
— Про тетю Веру слыхала?
— Что умерла? Так я же и…
— Да нет! Вскрытие делали, рак у нее нашли.
— Так она от рака умерла?
— В том-то и дело, что нет. И ни она, ни родные о нем не знали. Вскрытие показало, что рак был на последней стадии, и ничего уже было бы нельзя сделать. Еще чуть-чуть и он бы себя проявил, начались бы боли и все такое…
— Да… — протянула Мила. — Кошмар какой-то. А откуда ве́сти?
— Первухина из кадров с ее дочерью знается.
— Может, наплела?
— Зачем?
— Ладно. Давай, у меня дел полно.
Дела, впрочем, остались нетронутыми. Телефон снова милосердно молчал, давая Миле возможность собраться с мыслями.
Так. Тетя Вера была обречена и умерла чуть раньше невыносимых мучений. Иван Пантелеевич должен был ехать в поезде, подорванном террористами. Должен ли он был погибнуть? Возможно, но доказательств нет. Впрочем…
Мила залезла в Интернет и нашла то, что нужно.
«...крушение скоростного фирменного поезда «Невский Экспресс» №166, следовавшего из Москвы в Санкт-Петербург...»
Дальше.
«27 ноября 2009 года в 21 час 34 минуты по московскому времени на 285 км (перегон Угловка — Алешинка, на границе Тверской и Новгородской областей)...»
Дальше…
Вот: «Большинство погибших пришлось на вагон № 1. Он оторвался от состава, поднялся над рельсами, столкнулся с тремя бетонными опорами электропередач и ударился в откос своей торцевой частью». Мила выдвинула ящик, в котором сиротливо лежал невостребованный билет, и тотчас нашла то, что нужно. Поезд №166, вагон №1, место 35.
Иван Пантелеевич должен был погибнуть с очень большой долей вероятности. А умер накануне в собственной постели. После того, как…
Мила перегнулась через стол и взглянула на таинственный стул. Потом набрала номер Светки и спросила:
— Помнишь, среди арендаторов был такой Артур, в прошлом году умер.
— Ну.
— Подробности того, как он умер так и не известны?
— Нет, конечно.
— Можешь спросить у того, кто вместо него появился? Они там, если не родственники, то непременно друзья-генацвале.
— Хм. Так того застрелили, вскоре после того, как он место Артура занял. А я что, не рассказывала? — было ясно, как расстроена Светка, не донесшая в свое время до подруги такой вести.
— Застрелили? — у Милы что-то ёкнуло внутри. — Кто?
— Ну, поди узнай теперь. Бандиты какие-нибудь. Может, место на нашем заводе не поделили друг с другом. Сферы влияния, бла-бла-бла…
— Ясно… — Мила даже не попыталась свернуть разговор вежливо и просто положила трубку.
Вот. Если убили человека, заменившего Артура, то возможно, убили бы и самого Артура. Но не успели. Потому что он присел на этот стул. Она смотрела на торчащую перед столом спинку стула и сказала вслух:
— Если бы ты умел говорить… Если бы…
Она вспомнила об адресе, что был написан на обратной стороне стула, порылась в ящиках и нашла бумажку, куда этот адрес переписала. «Весенняя, 19, кв. 27». Это был адрес Большого дома. Мила встала и подошла к окну.
Это был типичный «сталинский» дом, всего восемь этажей, но высокий (потолки пять метров), возвышавшийся над всеми корпусами завода, за что и был прозван среди заводчан Большим. Под крышей дома был причудливый карниз с какой-то изысканной лепниной в имперском стиле, а единственный подъезд обрамлен колоннами и кариатидами. Построили его специально для сотрудников завода, но лет двадцать назад всех расселили в новые дома на Богородском шоссе и теперь здесь были сосредоточены многочисленные офисы, обеспечивая регулярный «сбор податей».
В обеденный перерыв Мила отправилась в Большой дом. На третьем этаже на двери с номером 27 имелись две таблички: «Туристическое агентство «Море солнца» и «Нотариальная контора. С. М. Норштейн». Немного помедлив, Мила открыла дверь и вошла. В ярко освещенном люминесцентными лампами коридоре-прихожей ничто не напоминало о том, что это бывшая квартира. Ближайшая дверь вела в туристическое агентство с многообещающим названием «Море солнца» и Мила направилась туда.
В просторной комнате с двумя окнами стояли четыре стола, но только за одним из них сидела девушка, уставившись в монитор. За ее спиной на стене висела огромная карта мира в окружении многочисленных дипломов и сертификатов. Девушка поздоровалась и указала на стул, стоящий у ее стола. Мила присаживаться не стала.
— Меня зовут Людмила, я секретарь директора завода.
Девушка с пониманием кивнула:
— То-то вы без звонка, у нас ведь охрана внизу…
Мила продолжала:
— Вряд ли вы знаете, но вдруг… Меня интересует, кто жил когда-то в этой квартире.
Настороженно слушавшая девушка мгновенно просияла:
— Именно знаю! У нас женщина работает, так она здесь и жила.
— Ой! Правда? — Мила несказанно обрадовалась удаче. — А как можно ее найти?
— Да она сейчас придет, вы присаживайтесь.
За время ожидания Мила успела узнать цены на неделю отдыха в Таиланде, Гоа и Египте, удивиться, почему она никогда не пользовалась услугами этого агентства и захотеть немедленно отправиться к морю и солнцу.
Когда до окончания обеденного перерыва оставалось десять минут, и Мила нервно поглядывала на часы, висевшие на стене и изображавшие солнце, в комнату вошла женщина лет около пятидесяти, рослая и красивая.
— Елена Павловна, а вас ждут, — сказала ей девушка и Мила поднялась со стула.
— Здравствуйте, — Мила шагнула к женщине. — Я искала людей, которые жили здесь, когда дом еще был жилым.
— Да, мы с родителями жили здесь, — сказала Елена Павловна, снимая пальто и вешая в шкаф. — Хорошая была квартира. А почему вы интересуетесь?
Мила лихорадочно раздумывала, как изложить суть дела и стоит ли вообще рассказывать все как есть.
— Видите ли, я секретарь директора завода, и у нас в приемной есть мебель, вероятно, принадлежавшая вашим родителям.
— В самом деле? — удивилась Елена Павловна. Она прошла к одному из столов и положила на стул возле него свою сумочку. — На заводе работала мама, но она ничего не говорила об этом.
Пока разговор не перешел к уточнению предметов «мебели», Мила сказала:
— Может быть, мне тогда стоит поговорить с вашей мамой?
— Да, вероятно. Мы живем отдельно. Я с мужем, а мама на Богородском шоссе. А папа умер не так давно.
— Не дадите адрес или телефон?
…Когда Мила ворвалась в приемную с опозданием в пятнадцать минут, у нее был телефон некоей Дарьи Никитичны.
А когда она прощалась с Еленой Павловной, Мила задала вопрос, мучивший ее с первой минуты в офисе «Моря солнца»:
— А как получилось, что вы здесь работаете? Ну, в вашей бывшей квартире?
Елена Павловна улыбнулась:
— У нашего турагентства не один офис, а четыре. Восемь лет назад устроилась и сначала работала на проспекте Мира. Там уже узнала, что есть офис на Весенней, в моей прежней квартире. Съездила, с девочками познакомилась, решила, что было бы здорово здесь же и работать. Начальство отнеслось с пониманием, перевели. Вот так. Выходит, что все-таки случайность.
«Случайности не случайны», — стучала в голове у Милы фраза из какого-то фильма, пока она разгребала завалы в работе и все ждала случая позвонить по добытому телефону.
Звонила уже вечером из дома, тщательно продумав все, что скажет. Но, будто компенсируя легкость при установлении личности владелицы стула, никакого разговора не получилось. Мила даже не успела сказать про стул (она вообще не хотела про него говорить): едва услышав, что звонят из заводоуправления, Дарья Никитична бросила трубку. У нее был спокойный, но мощный голос, однако Мила решила, что старуха выжила из ума и кидается на всех, кто пытается вторгнуться в ее жизнь. Нужно было выпросить у ее дочери адрес, думала Мила, переживая неудачу.
Еще одна попытка установления контакта со своенравной старухой состоялась на следующий день, утром. Если вчера Мила говорила с интонацией просительной и добродушной, как частное лицо, то сегодня повела беседу
