Если днем идет дождь и температура около десяти градусов выше нуля, а вечером она падает до минус пяти, то улицы начинают искриться, точно они покрыты россыпями мельчайших алмазов. А если говорить без обиняков, то весь город в мгновение ока становится одним идеальным катком.
Не помню точно, когда впервые меня привела в изумление перемена такого рода в погоде.
Сколько же мне тогда было? Лет девять? Десять? Так и есть, не больше.
В ту пору два слова для меня были связаны неразрывно - лед и коньки. Вместе они создавали впечатление бесшабашной свободы, зароняя при этом надежду когда-нибудь заполучить ее в свое полное распоряжение. Глупое чувство, которым легкость скольжения одурманивало сознание подростка.
Я знаю два вида поступков. Одни совершаются машинально, другие требуют кое-какого размышления, короткого или долгого - это уже иная песня. Тем вечером мне не пришло в голову задуматься хотя бы на миг.
Забежать домой, нацепить коньки и пулей на улицу – дело нескольких минут. В тесном пространстве двора я надолго не задерживаюсь и выкатываюсь прямиком на тротуар проспекта.
Квартал, в котором я живу, опоясан рельсами - пятый номер трамвая делает здесь круг перед тем, как отправиться в обратный рейс. В одном месте на краю этого квартала есть малолюдный отрезок улицы, ограниченный с одной стороны высотным домом и глухой стеной какого-то склада, а с трех других трамвайными путями. Прикинув, что там ветер будет дуть точнехонько в спину, я устремляюсь туда.
Расчет мой верен. Движение воздуха само несет меня с нарастающей скоростью по зеркальной корочке льда да так, что кажется еще немного и я взлечу.
Сколько потом ни катался на коньках, такого подъема чувств никогда уже не испытывал. Одно омрачало, всякий раз приходилось притормаживать в конце уличного отрезка, чтобы ненароком не попасть под трамвай.
Где теперь те дома, улицы? Грохочут ли там как прежде трамваи? Откуда знать это мне, давно не живущему в том городе.
Да и тот сумасбродный мальчишка потерялся в непроглядном сумраке прошлого настолько давно, что мне самому едва верится в его реальность. Почему тогда вспомнился тот морозный вечер после неожиданной оттепели днем?
Сон. В нем все дело. Он один в один повторение тех событий, кроме концовки, и поэтому мне трудно понять, что это: эхо прошлого или прорицание будущего.
Отличие сна от реальности в малом: вместо того, чтобы притормозить, приближаясь к краю тротуара, я стараюсь разогнаться сильнее, хотя за углом уже слышен стремительно нарастающий перестук трамвайных колес. Однако, чувствуя, что ноги вот-вот оторвутся от земли, я распахиваю шире поля пальто и с восторгом ловлю попутный ветер.
- Опомнись, - истерично вопит здравый смысл. – Впереди трамвай. Разобьешься!
Но ему не остановить меня. Другой, неизвестно откуда взявшийся голос воодушевляет:
- Вперед! Второй раз такой оказии не представится.
И в какой-то неуловимый миг я понимаю, что под ногами нет привычной тверди, и тогда, перекрывая грохот показавшегося из-за поворота трамвая, из груди вырывается ликующий крик:
- Лечу-у-у…
Тут я всякий раз просыпаюсь, и поэтому досмотреть до конца этот сон никогда не получается. Да у меня, откровенно говоря, и желания такого пока нет.
