Сквер

Этот сквер был разбит на пересечении двух центральных улиц города в непосредственной близости от зданий, принадлежащих разнообразным организациям академического толка.
Квадратный в плане, он неизменно радовал мой глаз соразмерностью всех своих атрибутов.
Литая, в пояс взрослому человеку, чугунная ограда красиво обрамляла аккуратно подстриженные газоны и геометрически точно расчерченные дорожки, на которых кое-где стояли массивные садовые скамейки с удобными подлокотниками.  
Но самая главная достопримечательность сквера пребывала в его центре. Это был памятник великому математику. На двухступенчатом основании из красного гранита покоился, тоже из гранита, но уже черного, постамент колоннообразной формы, вершину которого венчал бронзовый бюст глубоко задумавшегося над загадочным устройством мира ученого мужа.
С какой стороны ни глянь это было во всех отношениях красивое место. Пусть не без некоторой чопорности, но никак не лишенная уюта. По крайней мере, из всех скверов, которые мне когда-либо приходилось видеть, этот был вписан в городскую среду самым гармоничным образом.
В расположенном неподалеку от него, выстроенным в сугубо эклектическом стиле, двухэтажном старинном здании размещалась республиканская библиотека, в читальном зале которой, будучи студентом, я проводил довольно много времени.
В теплые дни очень уж хорошо было сделать перерыв в занятиях и выкурить сигарету в компании с погруженным в размышления бронзовым мыслителем.
Наверное, таким бы навсегда и остался у меня в памяти этот уголок города, не случись однажды там из ряда вон выходящего происшествия.
Как-то средь бела дня в сквер вошел в перетянутом портупеей кителе армейский старший лейтенант. Он сел на скамейку напротив памятника и, по рассказам очевидцев, надолго задумался. Потом он без всякой спешки достал из кармана пистолет, передернул затвор и выстрелил себе в сердце.
Замешательство и сменившая его суматоха среди невольных свидетелей этой сцены длились недолго. Буквально через несколько минут появились двое милиционеров и машина скорой помощи. Немного погодя тело старшего лейтенанта увезли в неизвестном направлении, и от всего инцидента осталась только глубокая выщерблена от пули в одной из перекладин скамейки.
Раза два или три я садился там же, где пустил себе пулю в сердце неведомый мне офицер, и пытался представить, что могло подвигнуть его свести счеты с жизнью: разочарование, отчаяние или безысходность ситуации, в которую он попал.
В итоге меня всякий раз охватывало чувство собственного бессилия разгадать мотивы этого, да и отдельных других поступков людей, которые по своей запутанности не шли ни в какое сравнение с самыми замысловатыми уравнениями точных наук.
Не знаю, как долго бы еще я пытался заглянуть за горизонт чужого деяния, если б в один прекрасный день не обнаружил, что брусок со следом от пули заменен на новый. Я тут же возненавидел того человека, который сделал это и потом уже никогда не садился на ту скамью, потому что не в силах был отделаться от впечатление, что ей сделали лоботомию.
Хотя, конечно, глупо было кого-то винить. Наверняка, тот, кто принял решение восстановить брус в первозданном виде, считал, что так будет намного лучше. И понять того человека можно: в конце концов, подобный сквер не место, где кончают расчеты с жизнью, а уголок городского ландшафта, в котором куда как хорошо подумать о чем-то вечном или на худой случай просто дать недолгий отдых мозгу, натруженному решеньем логических задач или, бери выше, созданием новых научных теорий, или, что совсем уж запредельно, мыслями о переустройстве мира.