Лена пошла

          Это была самая пустяковая командировка. Приехать, найти человека, поговорить с ним и назад. Напросился на неё я сам, чтобы хоть чуть развеяться от бесконечной суеты и везде настигающих проблем.
          До Братска долетел без каких-либо приключений, большую часть полёта проспал, чему был, честно говоря, очень рад. Следующий перелёт до нужного райцентра казался пустяковым, но это только казалось.
          Оказалось, что лететь предстояло на АН-2. Вообще-то, я не разбираюсь в типах самолётов, поэтому могу и ошибаться. В общем, это была «четырёхкрылая этажерка» с винтом, всем известная под именем «кукурузник». В салоне, если так можно назвать длинное цилиндрическое помещение с жёсткими сидениями по бокам, было холодно и неуютно.
          Не буду мучить читателя описанием, а себя воспоминаниями о самом полёте. Скажу только, что от болтанки, мощного гула мотора и пронизывающего холода голова затуманилась, и какое-то время я с трудом воспринимал окружающее.
          Возле небольшого домика, выполняющего роль местного аэропорта, в сизом полумраке наступающего утра, меня ждал водитель редакционного УАЗика, любезно предоставленного местными коллегами.
          – Вам до Хребтовой? – Не здороваясь, то ли спросил, то ли пояснил коренастый, неулыбчивый шофёр. И это были единственные слова, которые я услышал от него. Впрочем, это было даже хорошо, потому как моё состояние, после такого экстремального перелёта не предрасполагало к разговорам. В голове гудело так, словно туда переместился мотор славного самолётика и рёвом своим разогнал все мои мысли и лишил возможности о чём-либо думать.
          Был конец апреля. Большие проплешины в снежном покрове явно указывали на набирающую силу весну, но дорога пока держалась, не «поплыла» под жаркими лучами весеннего сибирского солнца. Потому и доехали быстро, хоть и не без тряски.
          Высадив меня возле дирекции леспромхоза, водитель буркнул, что заедет к шести часам, быстро развернул машину и, как говорится, «дал по газам».
          Первое, что поразило меня, так это тишина. Прямо-таки гнетущая и таинственная. Изредка её нарушали какие-то гулкие звуки, похожие на отдалённые взрывы. Кроме того, я был удивлён полным отсутствием жизни в посёлке. Не только случайных прохожих не наблюдалось, но даже собачьего лая не слышалось. А уж это для сибирского поселение нечто из ряда вон….
          Только я направился к дирекции леспромхоза, как раздался хлопок закрываемой двери. Я обернулся и увидел странного субъекта. Худощавый мужчина неопределённого возраста в распахнутом старом полушубке и в потёртой меховой шапке, криво одетой на буйную рыжую шевелюру, нетвёрдо, но стремительно спустился с крыльца на деревянный тротуар.
          – Молодой человек! – обратился я к нему.
          Субъект резко остановился, почти потеряв при этом равновесие, и ухватился одной рукой за штакетник невысокой ограды. Оглянувшись, он, после некоторых усилий сфокусировал свой взгляд на мне, энергично тряхнул головой и произнёс:
          – И чо!?
          – Что это у вас так пусто? Куда весь народ подевался? Случилось что-то?
          Покрутив головой, и, очевидно, убедившись в моей правоте, собеседник вновь старательно сфокусировал взгляд на мне и задумался. Вдруг его лицо приняло по детски радостное выражение и, ткнув несколько раз свободной рукой куда-то себе за спину, фигура изрекла:
          – Такить…, эта… .  Лена пошла!
          Видать моя голова всё ещё туго соображала, потому что, почесав  затылок, я задал показавшийся мне самым логичным вопрос:
          – Куда пошла?
          Может быть, это и было логичным, но почему-то буквально сразило мужика. Он заскользил ногами по доскам тротуара и обязательно бы упал, если не держался за штакетину. Потом он схватил себя за давно небритый подбородок и стал мучительно соображать.
          В какую-то секунду на его лице появилось радостное выражение. Потыкав рукой в пространство, он ответил:
          – Такить…, эта…. К океану пошла!
          Теперь уже я схватился за подбородок, пытаясь сообразить, что к чему. Но, видать, плохо это у меня получилось, поэтому и спросил:
          – Пешком?
          Мой консультант произвёл уже знакомую серию телодвижений и радостно ответил:
          –  Не-е-е! Вплавь.
          – Да кто она такая ваша Лена? – Наконец нашёл я  правильное продолжение диалога и получил правильный ответ:
          – Такить…, эта… . Река она. – Он торжественно поднял свободную руку с вытянутым указательным пальцем и добавил: – Великая.
          Я хлопнул себя по лбу. Это ж надо так опростоволоситься. Забыл, что на самом берегу Лены нахожусь. Желая исправить свою оплошность и показать, что разбираюсь в этом вопросе, с самым серьёзным видом спросил:
          – И давно пошла?
          На лице собеседника вновь появилось страдальческое выражение:
          – Такить…, эта…, спал я. Мы ж с делянки как приехали, так и отмечаем. Ночью-то Лена застреляла, забабахала. Сразу сообразили: пойдёт с утра. Я придремал, а эти, ещё друзья называются, ушли, не разбудили. Ну, ни чо… Я место знаю. Всё видно. Красота там – не передать.
          Он внимательно осмотрел меня и спросил:
          – Пойдёшь со мной?
          – Конечно, пойду!
          И мы пошли. Лёха, так звали моего проводника, путано объяснял, что пропустить момент, когда Лена пошла никак нельзя. Ведь тогда весь год будет неудачным. Но мы успели, мы увидим, а значит, всё будет хорошо, всё сбудется.
          Оказалось, что идти недалеко. Прошли два барака, перешли улицу и, свернув за угол, оказались на узкой тропинке. Та петляла между могучими кедрами, то поднимаясь, то опускаясь, но больше, всё-таки, шла вверх. И вскоре вывела нас на небольшую площадку перед крутым обрывом.
Редкие розоватые от рассветных солнечных лучей облака неподвижно висели над необъятными просторами и придавали пейзажу нереальный фантастический вид. Будто кто-то в «фотошопе» отретушировал картинку, придав краскам яркое неземное сияние.
          Внизу, под обрывом, что-то невероятно огромное бесновалось, оживало, рвалось на волю. Не река, какое-то мифическое существо  вырывался из-под ледяной коры, ломая её, превращая в мелкое крошево и, как бы вздыхая, с шумом и грохотом ломала огромные льдины. Она сталкивала их друг с другом, вытесняла на берега, где они оставались лежать жалкими осколками совсем недавно крепкой, несокрушимой брони. Казалось, вот сейчас, вот через секунду из глубины тёмных вод поднимется зверь невиданный, гигантский, вытянется во всю длину свою и ужасающим рыком наполнит всё пространство.
          Эта феерия неудержимой мощи завораживала, гипнотизировала, не позволяла оторвать взгляда от праздника пробуждения великой реки, возрождения новой жизни.
          Лёха не мог устоять на месте. Он то подпрыгивал, то делал какие-то пируэты и всё приговаривал:
          – Пошла, пошла, родимая! Лена пошла! Вишь, во, как она пошла, попробуй, останови!
          Чувства переполняли его, и Лёха захлопал в ладоши, и я с радостью присоединился к его аплодисментам.
          Возвращались неторопливо. Я поддерживал своего провожатого под локоток, когда это было возможно, так как тропинка иногда совсем сужалась и идти приходилось по одному. Как же хорошо было на душе. Радостно так, что петь хотелось. Видно, часть выплеснувшейся энергии Лены влилась в нас и превратила обычное весеннее утро в незабываемый праздник.
          Много лет прошло, но во мне всё живут те чувства, не забываются. И когда какое-то дело начинает спориться, идёт на лад, я всегда шепчу:
          – Лена пошла! Пошла, родимая!