Томский палач 1937 год

Летом 1937 года в горотделе НКВД города Томска по адресу Ленина 42, шла напряженная работа с подследственными арестантами. Начальник оперативного сектора Иван Васильевич Овчинников: высокий, симпатичный мужчина средних лет, переведенный из Прокопьевска осенью 1936 года в Томск, ни на минуту не терял контроля над следователями. Официальные допросы не особо тревожили Овчинникова, его больше интересовала скрытная работа следователей-колольщиков, набирающих катастрофические темпы в разоблачении антисоветских элементов. Подчиненные всегда чувствовали хорошее расположение со стороны начальника, особенно он покровительствовал смертельным колунам-забойщикам , способным «разговорить» в день пять-шесть арестованных. В Томске среди коллег, а особенно между репрессированными гражданами, Овчинникова называли местным «Берией». На службе в НКВД он выкладывался полностью, не щадя своих сил. Энергии в нем – хоть отбавляй, и по природе своей он был сильным, волевым и неуступчивым. Кроме всего, он не давал спуску нерадивым подчиненным и при случае мог отругать, а то и обложить матом.
Два дня назад Овчинников, пройдя через подземный коридор из управления НКВД в тюрьму, вызвал к себе старшего следователя Зеленцова, присланного в помощь томским коллегам из Новосибирска. В его подчинении находились прибывшие с ним малоопытные следственные чекисты. Овчинников уже третий раз делал замечания Зеленцову, указывая на плохие показатели в его работе. Вот и сегодня не выдержал и, вставляя крепкие словечки, спросил старшего следователя:
– Зеленцов, сколько дел раскрыл твой отдел за два прошедших дня?
– Из семи следователей, работающих не «покладая рук», трое самые перспективные, они раскрыли пятерых подозреваемых в контртеррористических действиях бандитов: двое из них поляки и трое украинцы.
– Зеленцов, ты почему портишь показатели нашего отдела?! – гневно выкрикнул Овчинников, – урод, я что тебе приказал? Чтобы каждый день не менее пяти раскрытых дел от каждого следователя ты подавал мне на подпись. А вы как работаете?
Зеленцов на миг потерял дар речи. От возмущения перехватило дыхание, но наблюдая за разгневанным начальником, он прокашлялся и спокойным голосом доложил обстановку:
– Товарищ капитан я не имею права применять физические меры воздействия на арестованных, а просто так они не хотят давать показания. Не буду же я, в самом деле, выколачивать из них признания. Выстойку  к обвиняемым я применяю – это ведь между нами и начальством не возбраняется.
– Что, оппортунистом заделался?
– У нас другие методы, товарищ капитан…
Овчинников резко перебил следователя.
– Методы, говоришь. Не та обстановка и не то время, заниматься подобной практикой! Ты соображаешь, что говоришь? Откуда ты такой взялся? Как ты ведешь борьбу с врагами советской власти? – Овчинников засыпал вопросами Зеленцова и при этом стучал кулаком по столу так, что на крышке подскакивали предметы. – Недалекий ты уродец! Понимать надо, что ты тормозишь всю работу нашего горотдела. Да что там нашего, в УНКВД Новосибирска мне поручили к концу месяца раскрыть подпольные организации контриков, церковников и прочих религиозных фанатиков. Сотни твоих коллег добывали информацию по районам, ловили террористов, доставляя их в Томск, а ты мне разводишь демагогию и поглаживаешь по головке врагов народа. Знаешь, что говорил товарищ Ленин: "Нужно не резонерствовать, как это делают хлюпкие интеллигенты, а научиться по-пролетарски давать в морду, в морду! Нужно и хотеть драться, и уметь драться. Слов мало". Понял, Зеленцов?! Так что не потворствуй разным сволочам. Разве тебя так учили вести борьбу с контрреволюционными элементами? Ты хочешь саботировать ответственные решения партии? Понимаешь, чем это может для тебя обернуться? Я напишу рапорт и дам такую характеристику, что тебя из органов выметут поганой метлой. Ты хочешь с арестованными контриками местами поменяться?
– Товарищ капитан, я сегодня же постараюсь исправить ситуацию.
– Каким образом? Судя по твоей мягкой методике, отстегаешь ремнем двести подследственных?
– Как прикажете, так и поступлю.
– Не нужно быть слюнтяем. Тебе партия и народ доверили почетную миссию по освобождению Родины от контрреволюционной заразы, а ты их жалеешь. Знаешь, что сказал товарищ Ежов товарищу Миронову после совещания: «Если враг Советской власти держится на ногах – стреляй!» А ты Зеленцов слабохарактерный, по тебе видно, что не проливал свою кровь в гражданскую, когда белые сволочи уничтожали наших товарищей.
– Иван Васильевич, я все понял, и обещаю исправиться.
– Ладно, за резкий выговор не обижайся на меня, терпеть не могу хлюпиков. Сам должен понимать, контра зашевелилась, нужно действовать оперативно и каждый день раскалывать их до самого копчика. Сейчас пойдешь со мной, и я покажу тебе, как работают настоящие следователи. Увидишь, как ведется допрос третьей степени , и заметь, они в день разоблачают до десяти врагов народа – вот какими темпами ты должен работать, а с методами ты сейчас ознакомишься.
Спустившись в подвальное помещение, Овчинников повел за собой Зеленцова по мрачному коридору. С правой стороны располагались камеры, в которых теснились двадцать человек вместо положенных трех. Ночью арестованным приходилось сидеть и спать поочередно, так как размеры камер не позволяли всем разом уместиться на трех, железных нарах. Днем подследственным категорически воспрещалось садиться, а тем более ложиться, того, кто нарушал распоряжение начальника тюрьмы, ожидал перевод в карцер. Камеры и коридор не отапливались, только температура человеческих тел поддерживала тепло в помещениях.
Дойдя до конца коридора, Овчинников постучал по двери кулаком. Изнутри послышался шум открываемого засова и крупный, вспотевший мужчина в фартуке, отдав честь, запустил в допросную камеру офицеров. Это был сержант Латышев. Зеленцов обратил внимание, что фартук и засученные до локтей рукава, были забрызганы кровью.
Перед столом на стуле сидел мужчина среднего возраста. Лицо его было избито, правое ухо кровоточило. С нижней губы тоненькой струйкой спускалась окровавленная слюна. Руки были стянуты назад сыромятным ремнем, а голова беспомощно свисала на грудь.
– Как дела, арестованный разоружился ? – спросил Овчинников второго «забойщика» в форме сотрудника НКВД, в звании лейтенанта, им оказался следователь Редькин.
– Пока упорствует, но ничего, сейчас заговорит. Можно продолжать допрос?
– По третьей степени сильно не усердствуйте, он еще должен дать показания на своих сотоварищей.
Следователь Редькин взял в руки большой деревянный молоток и приставил его к руке арестованного, а сержант Латышев со всей силы ударил другим молотком по пальцам арестанта. Резким криком, а затем жутким завыванием наполнилась камера. Последовал удар молотком по плечу. Опять вскрик и арестованный замычал что-то невнятное, пуская кровавые пузыри изо рта.
– Подожди, – остановил Овчинников Латышева, – кажется, он что-то пытается сказать.
– Я все подпишу, только больше не бейте, – еле слышно проговорил с украинским акцентом арестованный.
– Ты признаешься, что состоял в контрреволюционной, кадетско-монархической повстанческой организации? – спросил Овчинников, садясь за стол напротив истязаемого. Тот кивнул головой. – Не слышу!
– Признаю…
– Сколько человек состояло в вашей группе, располагавшейся в Выселках?
– Я не знаю.
– Двенадцать, если быть точнее, – Овчинников делал упор на количество людей.
– Да двенадцать.
– Кто был организатором, кому вы подчинялись?
– Я не знаю имен, мы люди маленькие.
– Не ври! В ЗапСибкрае во главе вашей организации стояли: бывший князь Волконский, князь Ширинский-Шахматов, Долгоруков, поддерживающие связь с бывшим генералом Эскиным. Тебе ведь известны эти фамилии? – продолжал подсовывать информацию Овчинников.
– Да, известны.
– Ну, вот, идем дальше.
– Через своего человека, я доставлял сведения о готовящемся мятеже в Кожевниковском районе, от него же получал разные приказы.
– Вот и молодец. Осталось только выяснить имя этого человека и подписать протокол. Видишь, как свободно стало на душе, а как легко осознавать, что физические страдания закончились, – с издевкой сказал Овчинников и обратился к Зеленцову, – садись на мое место и в том же духе продолжай допрос.
– Писать умеешь? – спросил Зеленцов арестованного.
– Не обучен грамоте, товарищ начальник.
– Какой я тебе товарищ? Откуда же тебя принесло в Сибирь.
– Год назад с Украины выслали, всей семьей в Выселки привезли.
– Видимо ты был ярым противником вступления в колхоз, раз тебя сослали в Сибирь. Ладно, снимете с него отпечаток большого пальца. Редькин, доведешь его дело до конца и все протоколы через меня подашь на подпись товарищу капитану, проведешь обвиняемого по 1 категории.
– Слушаюсь товарищ старший следователь.
Овчинников приподнял брови от удивления и, улыбнувшись, отдал распоряжение:
– Зеленцов, и ты Редькин, со мной в коридор.
Выйдя за дверь, Овчинников потрепал Зеленцова по плечу.
– Поразительно, но ты делаешь успехи, видно недооценил я тебя, поторопился с выводами. Теперь-то ты понял, как надо работать?
– Понял товарищ начальник горотдела, – улыбнулся Зеленцов.
Овчинников достал из папки лист и предал его следователю.
– Редькин, вот список, допросишь этих гадов. Расторопных следователей тебе в помощь я пришлю. Если будут упорствовать…
– Не-не, Иван Васильевич, у нас разговорятся, как начнем ноготки тянуть с пальцев, так душа с разговорами сразу наружу запросится.
– Вот и ладно. А ты Зеленцов, чтобы к концу недели всю сектантскую группу подвел под 1 категорию, иначе смотри, – Овчинников погрозил кулаком и направился по коридору к выходу. Навстречу ему два конвоира тащили волоком избитую женщину в обморочном состоянии. Овчинников остановился и, присмотревшись к арестованной, скомандовал:
– Бойцы, ну-ка стоять!
Один конвоир отпустил несчастную и, отдав честь, доложил:
– Товарищ капитан, арестованную Марусеву только что с допроса «ведем» в камеру.
– Приведите ее в чувство и доставьте ко мне в кабинет.
Не смотря на истерзанный вид женщины, Овчинников узнал в ней Клавдию Марусеву. Она работала у него в горотделе машинисткой, в то время когда он занимал должность начальника НКВД в Прокопьевске. Через некоторое время за хорошую работу его повысили в должности и перевели в Томск.
Овчинников сел за стол, закурил и призадумался. Теперь он наверняка узнает, где сейчас находится Лидия Смирнова, работавшая у него секретарем. Лида внезапно исчезла из Прокопьевска, когда под чутким руководством Овчинникова была арестована на руднике группа начальников-вредителей. Смирнова была дочерью директора банка и работала в горотделе НКВД. Она приглянулась Овчинникову, хотя была замужем, и он при каждом удобном случае напоминал ей о своих симпатиях. Начальник упорно преследовал свою цель и уже без обиняков предлагал Лидии вступить с ним в интимную связь. Девушка держалась достойно и каждый раз напоминала, что любит своего мужа, с которым прожила после свадьбы чуть больше года.
Овчинников сфальсифицировал