Чтобы заметно увеличить раскрываемость подобных организаций, Овчинников и его коллеги применили метод, давно практикующий в органах НКВД. Агент-провокатор организовывал вокруг себя группу людей, затем сеть расширялась и все, кто даже в малой степени были замечены в контакте с организаторами, были взяты органами на заметку. Чем звучнее были фамилии мятежников, тем больше дивидендов в качестве наград и повышения в звании предполагалось получить от высшего начальства.
По сфабрикованному чекистами делу штаб восстания должен располагаться в Новосибирске, а главные части мятежного войска в менее крупных городах. Остальные подразделения должны базироваться в районах, поселках, деревнях. Группы и отряды прошли тайную военную подготовку. В состав восставших входят: руководители предприятий, рабочие, крестьяне, священнослужители, отбывающие ссылку кулаки и белобандиты. Все эти мнимые контрреволюционеры находились под прицелом оперсекторов НКВД, ожидавших приказа сверху о начале арестов. Подготовленные списки уже имелись у начальников горотделов НКВД.
И вот, Овчинников получил приказ о начале массовых мероприятий. По его распоряжению чекисты ринулись производить повальные аресты, каждый день, заполняя тюрьмы «врагами народа». Партия и правительство не скупились в людских ресурсах, направляя на ответственные участки молодых следователей, еще не окончивших межкраевых школ НКВД. Машинисток, прошедших курсы и отбивающих дробь по клавишам, печатая фамилии приговоренных к ВМН и десяти годам без права переписки. Всевозможный транспорт: гужевые повозки, грузовики, спецвагоны и плавучие баржи – все было готово к приему «врагов народа».
Овчинникову прислали из УНКВД малоопытных следователей, еще не способных различить среди массы арестованных настоящих шпионов и вредителей. По его подсчетам эти юнцы будут раскрывать от одного до трех дел в неделю. Сколько же тогда времени потребуется на борьбу с «врагами народа»?
Как правило, отработанная практика конвейера[8] Овчинниковым и следователями сводилась к тому, что протоколы допросов заранее заполнялись машинным текстом или писались следователем от руки. Документы усиливались показаниями разных арестованных по одному и тому же делу и их подписями. Обвинительное заключение, затем решение и приговор тройки, не подлежащий обжалованию. В силу вступало последнее действие – расстрел. Тела убитых тайно вывозили к месту захоронения, при последующем оповещении родственников, что приговоренный осужден на 10 лет без права переписки и отправлен по этапу к месту отбывания наказания.
Таким образом, отработанная схема с массовыми спецоперациями действовала безотказно, претворяя главный Сталинский тезис в жизнь: «Развитие социализма в молодом советском государстве значительно замедляется антисоветскими элементами. Кулаки, белогвардейцы, западные переселенцы (немцы, поляки, прибалтийцы) являются эксплуататорами и врагами трудового народа. Партия и ее руководители в кратчайший срок должны избавиться от обременительного и опасного балласта».
Фальсифицируя некоторые политические дела, Овчинников чувствовал себя уверенно, так как надежно был прикрыт руководством. Интерес, конечно, состоял в своеобразном соревновании между областными УНКВД, получающими лимит на арест граждан. Но, «выработав» положенную норму, они с чрезвычайной настойчивостью выпрашивали повышения лимита. На совещаниях УНКВД ЗапСибкрая торжественно звучали фамилии особо отличившихся чекистов, в их число входил и Овчинников.
Капитан прошел к начальнику тюрьмы и, отдав ему последние распоряжения по поводу ночной, коллективной «свадьбы[9]», позвонил в спецкомендатуру и приказал начальнику прибыть в следственную тюрьму. Затем через тоннель, расположенный глубоко под землей прошел в соседнее здание управления НКВД.
Формально, отчитавшись перед начальством, Овчинников направился к служебной машине, чтобы поехать в библиотеку, которую, по словам Клавдии, посещает Лидия. Добравшись до места и, подождав полчаса, он протянул личному водителю фотографию Смирновой и распорядился:
– Проследишь, куда она направится, где проживает, с кем общается, и вечером доложишь.
– А если ее сегодня не будет?
– Я подключу еще одного человека, он продолжит наблюдение. Постарайся не обнаружить себя, подозреваемая не должна догадываться, что за ней ведется слежка.
Но все наставления оказались ненужными, после того как Овчинников увидел, как из здания библиотеки вышла молодая, красивая женщина. Он узнал ее, это была Смирнова. При виде «возлюбленной» учащенно забилось сердце. Он облегченно вздохнул: отпала надобность за ней следить. Овчинников решил не откладывать с разговором с Лидией и, приказав водителю ждать, направился через дорогу навстречу идущей по тротуару молодой женщине.
Если бы в тот момент перед Смирновой внезапно оказался разъяренный медведь, она была бы не так поражена и напугана. При виде Овчинникова женщина растерялась и остановилась. До капитана оставалось каких-нибудь десять метров. Она резко развернулась и, сойдя с тротуара, поспешила перейти дорогу.
– Смирнова, стой!
Услышав за спиной резкий оклик, она перешла на тротуар и бросилась бежать. Вдруг перед ней появился какой-то мужчина. Раскинув руки в стороны, он преградил ей дорогу.
«Все, попалась. Мерзавцы, все-таки разыскали». Лидии ничего не оставалось, как остановиться. В надежде, что произойдет какое-нибудь чудо, и можно будет ускользнуть от не желаемого поклонника, она сосредоточила свое внимание на действиях обоих мужчин. Когда Овчинников подошел вплотную, Лидия попыталась обойти его. Ухватив за локоть, он притянул ее к себе.
– Лида, мы должны поговорить.
– Нам не о чем с вами разговаривать, пустите меня, – она нарочито перешла на официальный тон и попыталась высвободить руку.
– Ты не можешь простить мне арест твоего мужа, но в той ситуации я был бессилен ему помочь, на него официально был зафиксирован донос.
– Вы тогда были начальником горотдела и это вы подписали приказ об аресте и отправке его из Прокопьевска. Овчинников, вы мне отвратительны. Вы, – Лидия вздохнула глубже и выпалила, – вы сломали жизнь всем моим родным!
– Замолчи, иначе нарвешься на неприятности, – его начало раздражать поведение Смирновой.
– И что вы мне сделаете, арестуете?
– Да, я имею на это право.
– И на каком же основании?
– Твой отец в розыске и как только мы найдем его, немедленно арестуем. Он является пособником враждебных элементов, арестованных на руднике, а ты, знавшая заведомо о его связях, не известила наше ведомство, и вдобавок ко всему целый год болталась неизвестно где, а теперь живешь в Томске без прописки.
– Называйте вещи своими именами, не донесла на своего отца, а что касается прописки, то я еще не выписалась из Прокопьевска, а только-только подала документы в мединститут.
– В который тебя ни за что на свете не примут, если я сделаю один звонок.
– Овчинников, что вы от меня хотите?
– Лида, ты же знаешь, как я к тебе отношусь, – капитан смягчил тон, – согласись стать моей, тебе ни в чем не будет отказа, а отцу твоему я постараюсь помочь…
– Как уже помогли моему мужу. Я вас никогда не прощу и ни за что на свете не стану с вами жить.
Лидия высвободила руку из цепких пальцев капитана и отступила на шаг.
– Подумай о своем отце и о себе, у тебя еще есть время, не усугубляй свою участь.
Лидия, молча, замотала головой и, повернувшись, быстро пошла по тротуару. Овчинников злобно прищурился и движением руки остановил своего сотрудника, рванувшегося за Смирновой. Наблюдая за удалявшейся женщиной, капитан моментально сформировал в голове последующий план.
– Проследи за ней. Позвони мне, как только выяснишь, где она живет.
Вернувшись в управление, зашел в свой кабинет и, дождавшись звонка от сотрудника, первым делом вызвал начальника милиции. Отдал ему срочное распоряжение найти по адресу проживающего в городе отца Смирновой, и подписал постановление о задержании и доставке обоих в следственную тюрьму.
Ночью, когда Овчинников спал в своей квартире, его разбудил телефонный звонок. Дежурный доложил, что арестованная Смирнова находится в камере. Через полчаса капитан сидел в служебном кабинете и, ехидно улыбаясь, с прищуром смотрел на Лидию. После жаркого дня, воздух казался удушливым, и чтобы проветрить комнату, он распахнул оконные створки. От свежего ветерка, ворвавшегося в кабинет, стало легче дышать. Решетки на окнах после небольшой реконструкции старинного здания еще не установили. Овчинников осмотрел темную улицу и, задернув занавески, сел за стол.
– Как видишь, уговаривать тебя больше не стану. Своих слов я на ветер не бросаю. У тебя есть два варианта, чтобы выйти из этого кабинета: ты согласишься со мной жить, или прямиком поедешь в лагерь.
– Какой же вы все-таки подлец и нахал, Овчинников. Не зря вас за глаза называют комбинатором[10]. Уверена, мое согласие стать вашей любовницей, всего лишь хитрость, вам не столько нужно мое согласие, как важно чувство удовлетворения, что вы меня унизили. Думаю, в этой ситуации нашлись бы женщины, которые в силу вашей наглости легли бы с вами в одну постель, но запомните Овчинников, я не из их числа.
Овчинников презрительно усмехнулся.
– Ты плохо кончишь и, по всей видимости, очень скоро. Я завел на тебя политическое дело, – капитан похлопал ладонью по бумажной папке, – в моей компетенции передать его выше, но я могу и не делать этого. Ты же не хочешь разделить участь со своим мужем и закончить жизнь так бессмысленно…
– Что вы хотите этим сказать? Овчинников, что с Егором?
– За участие в антисоветском заговоре и измену родине, твой муж приговорен к смерти. Приговор приведен в исполнение.
– Ты лжешь!
– Хочешь ознакомиться? Пожалуйста, вот выписка, – Овчинников достал из папки лист и пододвинул его к Смирновой. Строки машинописного текста запрыгали перед ее глазами. Едва дочитав до конца, она гневно произнесла:
[justify]– Какое