Покуда Старик вразумлял царевича Гвидона, да не только вразумлял конечно, много о чем переговорено было, из баньки вернулись царица со Старухой.
Обе были чистые, напаренные–распаренные, румяные, ну прямо как новые. Царица так та вообще, аж светилась вся. Видать, двадцать дён не мыться, да ещё при этом в бочке по морю плавать, тот ещё сахар.
Царица называла Старуху Хозяюшкой, видать, неудобно было называть женщину, почти её ровесницу, Старухой. Они, женщины, ведь какие: если та, которая всего–то на три–четыре года старше меня и уже старуха тогда выходит, что и я скоро стану старухой, а может быть уже старуха, просто в глаза никто не говорит. А какая женщина, скажите на милость, добровольно посчитает и назовёт себя старухой? Правильно, никакая!
– Идите, парьтесь. – сказала Старуха. – Там вам всё приготовлено, а я покуда на стол соберу.
Мужчины отправились в баньку, париться, ну а женщины, женщины принялись хлопотать, на стол собирать, значит. Почему женщины? А потому что царица поначалу бросилась помогать Старухе, вернее, теперь уже Хозяюшке. Но не тут то было! Царица ты или ещё кто, плавала ли ты в бочке или не плавала, но ты гостья, а это перво–наперво. И ещё: хозяйство это Старухи и Хозяюшки в одном лице хозяйство, и другой женщине вход в него строго–настрого воспрещён! Хозяйством женским всегда управляла, управляет и будет управлять одна женщина и другой женщине там не место.
Говорят, наш мир стоит на трёх китах, врут! Мир стоит на ХОЗЯИНЕ! А дом «стоит» на ХОЗЯЙКЕ! Не будет Хозяйки, дома не будет, а не будет Хозяина – белого света не будет. Ну а кто из них главнее – поди, разберись. Да они и сами не знают, потому и спорят постоянно, кто в доме хозяин, например, и вообще, спорят…
Старуха мягко, но тем не менее так, что понять по другому, а тем более ослушаться, было невозможно, мол, ты отдохни пока, остановила Царицу и принялась собирать на стол.
Царица, делать нечего, присела на лавку, а Старуха принялась хлопотать. Справедливости ради стоит сказать, что хоть и была Старуха скандальной и ворчливой, но жадной не была, не водилась за ней такая «доблесть». Да и вообще, хозяйкой она была хорошей, правда хозяйкой исключительно по дому, скотиной, огородом и прочими вещами она заниматься не любила.
Поэтому хозяйство у них, по части живности, большим и не было. Были куры, да поросята, аж две штуки, и всё. Лошадь ещё была, но лошадь, она как бы на особицу стояла, пользы от неё в виде пищи никакой не было. Лошадь старика к морю возила и обратно, ну, или поехать куда надо было, в тот же город, тогда да, тогда лошадь, на поросятах не поедешь же!
А вот насчёт попить–поесть, ну там ещё, постирать что, Старуха наверное могла бы заткнуть за пояс любую другую деревенскую хозяйку. Старик у неё всегда был накормлен и одет был во всё чистое. А теперь представьте, каково было Старухе за Стариком следить при его рыбацком–то промысле? Почитай, да что там почитай, так оно и есть, каждый день Старику нужны были свежая рубашка и свежие штаны, чистые. Пусть они только для рыбной ловли и предназначены, неважно. Всё равно, как приедет Старик домой вечером Старуха велит ему всё с себя снимать, мыться–умываться, а потом чистую одёжку одевать.
Вот и пойми их, женщин этих. Та же Старуха столько лет ругает Старика и ворчит на него, наверное даже тогда когда спит, а следит за ним так что позавидуешь. Вообще–то Старуха ругала Старика не за что–то конкретно, а вообще, то ли за всё сразу и про запас, то ли просто так, поди, разберись.
Вот и сегодня, уж слишком необычно, Старуха вела себя как добрая, весёлая хозяйка и вовсе не скандальная.
***
Накрывая на стол Старуха рассказывала Царице о своём со Стариком жить–бытье. Поскольку из односельчан с ней никто не разговаривал, то о происходящем в деревне она мало что знала. Ну разве что рассказала о соседе ихнем, Емеле.
По словам Старухи Емеля этот был самым главным лентяем в мире, но зато мастером – золотые руки. Целыми днями он только и делал, что ничего не делал, а жил очень даже хорошо. Хозяйства у него никакого не было, так, куры по двору бегали и всё. Он даже огородом не занимался, обходился как–то.
А занимался Емеля починкой телег, упряжи конской, короче, ремонтировал весь мудрёный, или немудрёный инвентарь, при помощи которого деревенские жители себе пропитание добывали. Бывало, сломает какой–нибудь раззява плуг, а починить, руки не оттуда растут. Куда идти? К Емеле! Привезёт он ему плуг, а тот посмотрит–посмотрит и скажет, мол, приходи через два дня, всё будет готово, в лучшем виде. И точно, через два дня приходит мужик, глядь, а плуг его, лучше нового. А бывало, часы–ходики сломаются, или самовар прохудится. Куда идти? Новые покупать, никаких денег не напасёшься. Вот все к Емеле и шли, в ножки кланялись, почини мол, Емелюшка. А тот никому не отказывал. Плату брал умеренную: когда деньгами, а когда харчами, ну или ещё чем, что ему надобно было, так и жил.
Был он до того умельцем, что даже печку свою переделал и теперь она ездила по деревне не хуже тройки вороных, ну разве что помедленнее. Он даже избу переделал : разломал одну стену и сделал ворота, как в амбаре. Надо ему куда поехать он ворота открывал, печка и выезжала. Емеля садился, вернее, ложился на печку, и поехали. Вот что удивляло деревенских жителей, как печка сама дорогу находила и всегда знала, куда Емеле ехать надо? Вот здесь мужики, да и не только мужики, затылки–то и чесали, и никак не могли понять, в чём здесь премудрость техническая заключается?
Оно и понятно, мужское население деревни занималось двумя видами трудовых занятий: меньшая часть ловила рыбу в Самом Синем море, а большая часть пахала пашню и выращивала хлеб. Да, были ещё двое, те охотой промышляли, правда злые языки говорили, что они разбойники самые настоящие, а охота, это так, для отвода глаз. Так вот, мужики никак не могли сообразить: как это так у Емели получается, что печь сама по деревне ездит? Самые смелые в своих предположениях, а по общедеревенскому мнению – пустобрёхи законченные выдвигали версию, что без волшебства здесь не обошлось. Но деревенские прекрасно знали, в деревне друг за дружкой догляд будь здоров какой, ничего не спрячешь, не укроешь, что Емеля дружбы с Бабой–Ягой не водил, а других волшебников в окрестностях отродясь не было.
Поэтому мнение насчёт Емели и его печки чудесной, в частности, было: у мужика руки золотые, чинит всё что ни принесёшь и как ни сломаешь, потому и печку свою тоже починил, вернее, переделал, вот она и ездит. Так что жил себе Емеля, не тужил и наверное, жизни радовался.
Единственное, за чем Емеля следил ревностно, так это за конкурентами. Оно ведь как бывает, сломает мужик что–нибудь и жалко ему денег–то, Емеле платить. Вот он и начинает сам мастерить–ремонтировать то что сломал. Ведь не понимает, дурень, что только время зря теряет. Лучше чем–нибудь другим занялся, толку будет больше.
А Емеля, он как чувствует что ли, подъедет на своей печке, посмотрит как мужик имущество курочит и дальше поедет. И что удивительно, кстати, некоторые на это внимание обращали, да кто их слушать будет?!
Как Емеля посмотрит на такого умельца и на его занятия, у того, умельца этого, всё начинает из рук валиться. Если до этого хоть что–то получалось и теплилась надежда, что починит он железяку свою, чтоб ей, то после визита Емелиного что ни делает, только хуже становится. Помучается мужик, помучается, доломает имущество до такого состояния, что одна ему дорога – на помойку, да и пойдёт к Емеле, почини, мол.
А Емеля усмехнётся бывало, ляпнет что–нибудь этакое про руки, откуда они растут и в какую сторону вывернуты у мужика того и скажет, мол, приходи денька через два–три, и плату назначит. Придёт мужик в указанный срок, глядь, а оно, то что сначала само сломалось, а потом доламывать начал – лучше новенького, вот так–то!
***
Наверное всё это Старуха рассказывала Царице не потому, что сама уж очень интересовалась талантами Емелиными. Скорее всего ей, Старухе, просто–напросто хотелось поговорить. Судите сами, с утра–пораньше она конечно говорит, вернее, Старика ругает. Старик обычно молчит, поэтому разговора, как такового, не получается. Монолог получается. Потом, когда Старик к Самому Синему морю уезжает, Старуха одна остаётся и поговорить–то ей не с кем. Не будешь же с курями разговаривать? А вечером, когда Старик домой возвращается, опять поговорить можно, в смысле, Старика поругать. И опять Старик молчит, опять монолог.
А женщина, она так устроена, что поговорить для неё, ну и поругаться конечно, первое дело после того, как детей рожать. Сегодня же человек в доме новый, незнакомый, а это получше всякого праздника для женщины будет. Вот и разговаривала Старуха, вернее говорила, а Царица, так та всё больше молчала, иногда только слово в разговор вставляла.
За разговорами да хлопотами по хозяйству и не заметили как мужчины из бани вернулись, напаренные все и чистые. Старик с царевичем вошли в избу шумно, это они так своё удовольствие от бани и веников показывали. Одеты были в одинаковые рубашки и штаны и выглядели, ну прямо как отец с сыном, хоть и не были похожи друг на друга.
У Старухи все было готово, и она пригласила гостей, хоть и нежданных, но дорогих, к столу, хлеба–соли отведать, наверняка голодные же.
Расселись за столом. Старик было собрался налить царевичу бражки, да вспомнил, что тот не знает и не представляет себе что это такое. Его–то в бочку ещё совсем мальцом законопатили, не пил он тогда бражку–то. А покуда в бочке плавал и рос там, бражку тоже не пил, не было её в бочке.
Немного замявшись, Старик налил бражки Царице и Старухе, ну и себе конечно, а царевичу квасу налил.
– Ты не обижайся, царевич. – видя его удивление сказал Старик. – Хмельное это, а ты его ещё ни разу и не пробовал. Вещь вообще–то хорошая, но это если меру знать, а если не знать, то зло наипервейшее. Поэтому пей–ка лучше квас, он полезнее. А захочешь хмельного попробовать, сам себе наливай.
– Спасибо, хозяин. – Царица, несмотря на то что царица, встала и поклонилась Старику. – Спасибо тебе за заботу о сыночке моем. Некому о нём, кроме меня, позаботиться, одни мы с ним на свете остались.
– Матушка, – видать царевич и вправду не знал, что это за бражка такая, поэтому отнёсся к тому что его обнесли равнодушно. – ну зачем так грустно–то? На белом свете ещё добрые люди есть, значит не одни мы с тобой. Не кручинься ты так, не пропадём. – Вот вам и царевич! Вот что значит происхождение, никакие университории не требуются.
– Ну, гости дорогие. – Старик поднял кружку. – За ваше чудесное избавление и возвращение к людям. Будьте здоровы!
Все выпили, ну а после того как выпили, сами знаете что происходит , закусывать начали. Конечно словом «закусывать» назвать это сложно: закусывают когда сыты, закусывать, это значит, по чуть–чуть. А гости были голодны, да и Старик тоже был не прочь поесть как следует, поэтому все принялись есть, от души, так сказать.
Старуха же, как и любая другая хозяйка, ела мало, она всё больше за гостями следила: нравится ли угощение и хватает ли всего, может ещё подложить чего надо. Оно всегда так, случится быть в гостях, понаблюдайте за хозяйкой…
Когда люди едят,
