безнравственными? Наверно нет. Кант, впрочем, говорит не обо всех самоубийствах, а только о тех случаях когда человек, чтобы прекратить свои собственные страдания, и больше не страдать, решает окончить свою жизнь. Только в этом случае, то есть в случае самоубийства как способа прекратить свои страдания, по Канту, человек воспринимает себя как средство. То есть нельзя сказать, что Кант не учитывает здесь различные варианты самоубийств, и формулирует правило слишком абстрактно. Но всё же, если мы говорим о первой формулировке, то критики Канта замечают, что мы вполне можем последовательно помыслить совершение самоубийства в качестве всеобщего правила. Возможно, совершение самоубийства не стоит рассматривать как всеобщее предписание, но оно, по крайней мере, может быть всеобщим правом, то есть быть допустимым.
Кроме того, мы могли бы сказать, что типичный самоубийца воспринимает себя одновременно и как цель и как средство, а не только как средство. Самоубийца свое тело, свою жизнь рассматривает как средство для реализации, опять же, своих собственных жизненных целей, которые он перед собой поставил. Значит, самоубийца есть средство для самого себя же как цели! Разумное существо стремится к удовольствиям и избегает страданий, и если человек понимает, что в будущем его в жизни ждут только страдания, и не будет никаких удовольствий, то он может принять совершенно разумное решение прекратить свою жизнь. Короче говоря, мы можем сомневаться в том, что самоубийство противоречит второй формулировке категорического императива.
Рассмотрим третий пример, оказание помощи другим. Почему человек не может не оказывать помощь другим, если он не хочет получать от других помощь? Почему он не может просто уйти в лес, жить где-то в келье, сам решать свои проблемы, добывать себе еду, огонь, и не ждать помощи от других людей? Вот если он так решил, и он не хочет получать помощь ни от кого другого, если он придерживается морального убеждения, согласно которому нельзя принимать посторонней помощи, и считает, что каждый должен заботится о себе сам, то почему мы должны предписывать такому человеку помогать другим людям, если он сам не хочет получать помощь от других людей? Мы можем заметить, что раньше, до своего решения уйти из общества, такой человек всё же получал помощь от других людей. Но раньше он и помогал им, а теперь решил, что с определенного момента он другим людям не помогает, и ничего от них тоже не хочет получать! Можно ли говорить о том, что такая ситуация противоречит категорическому императиву? По сути здесь человек относится к другим людям ни как к средству, ни как к цели, то есть он вообще никаких взаимоотношений с людьми не поддерживает. Согласно буквальной трактовке второй формулировки категорического императива такая ситуация вполне допустима: нельзя относиться к людям только как к средству, то есть нельзя пользоваться их помощью, ничего не отдавая взамен, но если ты не получаешь от них помощь, тогда можно и не помогать.
Кроме того, почему нельзя рассмотреть такую ситуацию как всеобщее правило? В этом случае хоть человеческое общество и распадется, но человечество как вид – останется. Канта, по всей видимости, интересует человечество не как биологический вид, а человечество как носитель разума. Если всем людям будет предписано жить отдельно от других людей, то люди просто перестанут быть разумными, ведь разум – это продукт социального взаимодействия. Но всё же мы могли бы рассматривать жизнь без взаимодействия с другими людьми как право, а не как обязанность. И в этом смысле не ясно, почему такое право должно быть аморальным.
И наконец, последняя обязанность: развивать свои собственные таланты. В отношении нее тоже можно поспорить с Кантом. Во-первых, не все таланты полезны, и существуют абсолютно бесполезные таланты, которые никак не пригодятся. Должны ли мы их развивать? Наверное, нет. Во-вторых, почему мы не можем генерализировать (универсализировать) правило, согласно которому люди не должны развивать свои таланты? в чем здесь будет логическое противоречие? Пожалуй, ни в чем. Противоречие будет только тогда, когда мы предпишем всем людям в качестве обязательного правила ни в коем случае не развивать свои таланты. Но мы можем, по крайней мере, предоставить людям право не развивать свои таланты в тех случаях, когда они сами этого не хотят.
В результате, каждый из предложенных Кантом примеров оказывается сомнителен. Канта очень часто критиковали за то, что та формула категорического императива, которую он предложил, настолько абстрактна, что по сути под нее можно подвести любое правило, и это правило будет функционировать в качестве всеобщего закона, не будучи противоречивым. Сторонники Канта на это отвечают, что Кант, может быть, был попросту недопонят и неправильно понят, и что все-таки правило, разрешающее нарушение четырех вышеуказанных обязанностей, будучи возведено во всеобщее, содержит в себе логическое противоречие.
Возможно, здесь проблема в том, что Кант мыслил в категориях запрета и предписания, и не учитывал категорию дозволения. Он считал, что дозволение логически вытекает из запрета и предписания, и не является самостоятельной категорией. Поэтому когда он рассматривает заповедь «не лги», он охватывает только два варианта: либо человек всегда говорит правду, либо он всегда лжет, т.е. ему предписано в качестве нравственного закона либо говорить только правду либо давать только лживые обещания. Конечно, если бы человеку было предписано всегда давать лживые обещания, это было бы самопротиворечиво. Но ведь ему может быть дозволено давать лживые обещания лишь в определенных случаях! С этой точки зрения Кант может быть переосмыслен. То же самое касается всех остальных его примеров. Быть может, нам вообще следует постоянно корректировать общее правило в зависимости от частных ситуаций?
Кроме того, несовершенные обязанности, которые отстаивает Кант, а именно «помогать другим» и «развивать свои собственные таланты», критикуются следующим образом.
Почему, например, есть обязанность содействовать чужому счастью, но нет обязанности содействовать своему счастью? Кант говорит о том, что нужно помогать другим, способствовать счастью других людей, но если мы сделаем обязанностью способствовать своему собственному счастью, то это будет как минимум излишней обязанностью, потому что все люди и так от природы стремятся к собственному счастью. Но здесь мы могли бы возразить, что следует различать предписывание и принуждение. Можно предписать обязанность человека стремиться к своему собственному счастью, раз уж мы предписываем стремление к счастью других людей, но не принуждать его к этому, потому что принудить быть счастливым нельзя. В этом смысле счастье вполне может быть нравственной обязанностью. Но тогда можно привести другой довод против существования нравственной обязанности человека стремиться к собственному счастью. Следование своим собственным склонностям желаниям и влечениям, от которых зависит счастье человека, по определению не может быть нравственным, так как в этом случае человек несвободен, о чем мы говорили выше. Это более сильный довод в пользу мнения, что стремление к своему собственно счастью не может быть нравственной обязанностью. Но разве мотив следования долгу и мотив стремления счастью не могут совпасть? Ведь в отношении обязанности следовать счастью других именно это и происходит, пусть даже там речь идет о совпадении моего мотива следования долгу с чужим стремлением счастью, а не моего долга и моего счастья.
Вторая несовершенная обязанность, о который говорит Кант, это развитие своих собственных талантов. Почему, согласно Канту, нравственный закон предписывает такую нравственную обязанность, но не предписывает обязанность развивать чужие таланты? Потому что, говорит Кант, каждый человек должен стремиться развивать свои способности, но при этом он не может развить способности другого человека. Развитие способности зависит только от самого человека, и поэтому предписывать человеку развивать способности других людей было бы просто бессмысленно, потому что это невозможно. В качестве возражения мы могли бы заметить, что мы, конечно, можем способствовать развитию чужих способностей, чем и занимаются учителя и тренера: они помогают другим людям развить свои способности. Но Кант всё же не это имел ввиду. Он говорил о том, что в конечном итоге только от самого человека зависит, примет он эту стороннюю помощь или нет. Но и с этим тоже можно поспорить. Ведь вполне можно было бы постулировать нравственную обязанность содействовать совершенствованию других людей в виде побуждения их развивать свои собственные способности, но Кант и о такой нравственной обязанности не говорит.
Таковы некоторые замечания относительно постулируемых Кантом несовершенных обязанностей.
Следует сказать еще о соотношении моральных и правовых обязанностей по Канту. Дело в том, что категорический императив, в обеих своих формулировках, начинается со слов «поступай так…», то есть он направлен на внешние действия, внешние поступки, но для Канта подлинно нравственным поступком является лишь тот поступок, который совершён не просто в соответствии с этим правилом внешнего действия, но еще и ради самого этого правила, то есть для Канта важен в первую очередь мотив, а не внешний поступок. В связи с этим Кант различает моральность и легальность поступка. Легальность - это внешняя правильность, соответствие поступка правилу категорического императива, а моральность - это внутренняя правильность, то есть совершение этого поступка в соответствии с определенным мотивом. Поэтому можно различить четыре вида поступков, в зависимости от мотивов, которыми человек руководствовался. Первый вид - это поступки, которые противоречат категорическому императиву внешне, например какие-то преступления, убийства и воровство. Это поступки, которые противоречат нравственному закону, и поэтому они безнравственны. Второй вид поступков - это поступки которые внешне сообразны с нравственным законом, то есть не противоречит ему, но совершается как-бы нехотя, например под угрозой уголовного наказания: если бы не было наказания, человек не стал бы совершить такой поступок. В этом случае воздержание человека от преступления сообразно с нравственным законом, но не является нравственным само по себе. Мы не можем сказать о любом человеке, который не убивает других людей, что он нравственный. Третий вид поступков, которые выделяет Кант, это совершение действий, сообразных нравственному закону, исходя из чувств любви, симпатии и дружбы. Например, я люблю другого человека и совершаю для него какое-то благо, совершаю поступок, который соответствует категорическому императиву. Для Канта такого рода поступок тоже не является нравственным. Почему? Потому что в этом случае мы находимся в плену своих чувств, эмоций, влечений, страстей, склонностей, и следовательно не являемся подлинно свободными. Если мы не являемся свободными, то значит, мы не являемся и нравственными. А вот
