Иван Премудрый Часть I Глава XIII

– Привет, соседушка! – это Емеля, прямо с печки. Соседями они никакими не были, но Емеля смотрел на соседство шире и всех, без исключения, односельчан называл соседями. А может он прав, кто знает?
– Здравствуй. – поздоровался Старик. – Никак рыбки захотелось?
– И рыбки тоже. – печка подъехала к амбару и без какой–либо команды или ещё чего–нибудь там, остановилась. – Продашь?
– Можно конечно и продать, вот только денег я с собой не взял, сдачу давать будет нечем. – это Старик подтрунивал так над Емелей, за его практичность. – Ты ведь мелких денег с собой не носишь? С крупных сдачу надо давать, а мне нечем, поэтому бери так. – и засмеялся, довольный своей шутке.
– Вот неправильный какой–то ты... – Емеля направился к лодке. – Я сейчас.

Набрав рыбы в специально для этого приготовленную корзину Емеля вернулся к печке, ну и к Старику соответственно.

– Не обижайся конечно, но непрактичный ты какой–то. – продолжил он прилаживая корзину на печке так, чтобы при движении та не опрокинулась. – Рыба, она ведь тоже денег стоит, а ты её даром раздаёшь.
– Ну, положим не много–то я её и раздал. – Старик увидел, что Емеля выбрал себе пяток рыбин, правда, не самых маленьких. – Вот если бы ты всё попросил, тогда да, тогда за деньги и торговался бы до упаду. – у  Старика, понятно почему, сегодня было хорошее настроение, вот он и веселился.

Емеля, это тот самый, который умелец деревенский, причём, на все руки. Он–то и навестил, так сказать, Старика, видите ли, рыбки ему захотелось.

Помните о чудесах деревенских в виде: агентств новостей, умельцев всяких там разных рассказывал? Емеля – один из них. И приехал он, если честно, не за рыбой. Рыбу, уж если так приспичило, он мог бы у Старика и в деревне попросить, и не надо было бы в такую даль переться, тут другое.

– Люди говорят, гости к тебе пожаловали? – как бы без всякой хитрости спросил Емеля.
– Пожаловали. – подтвердил Старик, да и глупо скрывать. Деревня, она и есть деревня: «Пусть уж лучше от меня узнают, чем будут придумывать. Хотя, придумывать всё равно будут». – подумал он.
– А кто такие?
– Родственники, дальние.
– Может им починить что надо? Так скажи, я мигом, довольные останутся. – а сам тем временем в амбар лезет.
«Ну и ладно, пусть лезет. – подумал Старик а потом ещё. – Хорошо, что цыплят взял, а не поросёнка…».
Емеля, увидев бочку, весь аж чуть из штанов от любопытства не выпрыгнул:
– Откуда у тебя такая?
– К берегу прибило, вот я и подобрал.
– Продай!
– Самому нужна…
– Для чего она тебе?
– Сам пока не знаю, но знаю, что понадобится. – Старик как бы дал понять Емеле, мол, не старайся, не обломится.

А Емеля и не думал стараться дальше. Услышав о том, что бочка Старику нужна как бы на всякий случай, он сам ещё не знает для чего она ему нужна, успокоился. Такое положение и состояние вещей в его голове укладывалось, а потому принималось совершенно спокойно и без возражений.

Вот только интересно, через сколько бы минут или секунд Емеля сошёл с ума, если бы узнал, что Старик, буквально только что поймал Золотую Рыбку и отпустил её, совсем бесплатно отпустил, хотя она деньги предлагала? И что сейчас в бочке цыплята сидят, которые завтра взрослыми курями станут?

***

Ничего удивительного в этом нет, потому что сам Емеля жил и неплохо жил, кстати, тоже благодаря рыбе, только другой. И печка его, тоже, благодаря ей, по деревне разъезжала.
Получилось оно вот как. Отправился Емеля на речку, по воду. Пришёл, зачерпнул одно ведро – нормально, вода чистая. Зачерпнул вторым, вытащил, а там рыбина, не сказать, чтобы очень большая, но приличная.

Емеля хотел было её тут же на костре пожарить да съесть, чего лишнюю тяжесть домой тащить? Он даже по сторонам принялся смотреть, ну чтобы дровишек для костра собрать. А рыба ему, вдруг, человеческим языком и заявляет:

– Не ешь меня Емелюшка, нельзя меня есть.
– Ты что, отравленная что ли? – спросил Емеля и поначалу сам не понял, что у рыбы спрашивает, потом дошло.
– Никакая не отравленная, вполне здоровая я.
– Если бы ты была здоровая, по–человечески не смогла бы разговаривать. Рыбы, они все немые, говорить не умеют. – резонно заметил Емеля. То, что рыба говорит, его больше не удивляло. Ну и что, говорит, и пусть себе говорит.
– А я не простая рыба, особенная. – проговорила Щука, рыба Щукой оказалась. – Отпусти меня в речку.
– Как же я тебя отпущу, если я тебя зажарить собираюсь? – спросил Емеля, а сам тем временем веточки начал собирать. – Да и зачем тебя отпускать? Нечего тебе там, в речке–то, делать.
– Отпусти Емелюшка. – не  унималась Щука. – Есть мне, что делать. Детки у меня малые там, мамку ждут. Да и вообще, я в речке рыба уважаемая, без меня никак.
– Никак говоришь? – Емеля присмотрел поваленное дерево. Сучьев и веток на нем было хоть отбавляй, правда, дерево то далековато лежало, а идти было лень.
– Совершенно никак. А я тебе за это службу сослужу верную. Чего пожелаешь, только скажи: «По щучьему велению, по моему хотению», и дальше то, что тебе нужно, и всё исполнится.
– А не врёшь?
– Я никогда не вру.
– А зря, иногда полезно. Ладно, плыви себе. Только про обещание своё не забывай, а то следующий раз точно зажарю. – с этими словами Емеля взял щуку в руки и выбросил в реку. Щука благодарно вильнула хвостом и была такова.

***

Но это, так сказать, официальная версия. На самом же деле всё по–другому было. Пришёл как–то Емеля на реку, искупаться ему захотелось. Пришёл, разделся, и, прыг, прямо с берега. Плавает. Вода, что парное молоко, красота да и только! И вдруг, бац! Вернее, не бац, а караул! Емелю укусил кто–то и причём укусил за место нежное, за то что сразу пониже спины расположено.

Емеля в крик, больно же. Но кричи, не кричи, толку никакого. А тут толк получился. Когда его этот кто–то укусил, Емеля машинально схватился, он думал что за укушенное место, а получилось, схватил того кто его укусил. Схватил, значит, дёрнул, чтобы отцепилось и со всего маху на берег выбросил, а потом уже и сам выбрался. Выбрался значит на берег, сорвал лист лопуха, сполоснул в воде и на укушенное место приклеил, ну, чтобы зараза какая во внутрь не пролезла. Только потом начал смотреть, кто же его такой укусил и кого он поймал, да на берег выбросил? Смотрит, а это рыбина, и довольно–таки большая, щука.

– Ты что же, сволочь такая делаешь? Ты зачем людей кусаешь? – Емеля ещё другие слова при этом говорил, но здесь их писать совестно.
А Щука, как ни в чем ни бывало, да ещё и по–человечески:
– А ты что делаешь?! Ты какого, спрашивается, без порток в воду полез?! Ты что же думаешь, если рыбы, если в воде живём, то нам срам свой показывать можно? Ни стыда, ни совести!
– Ну, ты это, ты особо–то не ругайся. – Емеля только сейчас вспомнил, что он, как говорится, в чем мать родила. – Я это, штаны сейчас одену.
– Во, совсем другое дело. – одобрительно сказала Щука увидев Емелю в штаны одетого. – А то и стыд и срам.
– Да ладно тебе, не сердись. – теперь Емеля соображал, что ему с этой Щукой делать? – Ты мне лучше вот что скажи. Тебя как лучше: пожарить или засолить, а потом завялить, а?
– Ни то, ни другое. – лязгнула зубами щука. – Меня лучше всего назад в речку отпустить, лучше не придумаешь.
– Здрасьте! Она меня кусать будет, а я её в речку отпускать. Щука, у тебя все дома?!
– Все, меня только не хватает. Отпускай давай, чего тянешь?! А то дышать тут у вас тяжело, в сон клонит.
– Ага, я тебя значит отпущу и что? Тебе–то хорошо, а я мало того что укушенный весь, так вообще, ни с чем останусь, несправедливо.
– Ладно, уговорил. За то что ты меня отпустишь, я тебе службу верную служить буду.
– Какую службу?
– Такую службу. Чего пожелаешь, скажи: «По щучьему велению, по моему хотению», ну и то, что желаешь, а я исполню.
– А не врёшь?
– Вот ещё! Я никогда не вру. Отпускай, давай!
– Ладно, плыви. Но смотри, если обманешь, я неделю, нет, месяц без штанов в реке сидеть буду, назло!

Вот такие вот две версии у начала благополучия Емелиного, и какая из них правда, а какая враньё – поди, разберись.

Теперь надеюсь понятно, с чьей помощью Емеля чинил народу механизмы и не механизмы всякие? Правда, да что там, даже сама Матрёниха не могла до правды докопаться, поэтому страдала и мучилась. Придумывала конечно ерунду всякую, но даже она, с её талантом, не смогла додуматься до того, что было на самом деле и что являлось истинной правдой. Вот они, где чудеса–то, а вы говорите…

***

– Фролка! Фролка, бес окаянный!
– Здесь я, князь–батюшка. Чё кричать–то?
– Вижу, что здесь. А кричать на вас надо, потому что если без этого, то вообще… – князь не уточнил. Он никогда не уточнял, что обозначает это «вообще» и насколько велика глубина морального падения его обладателя.

Это была, так сказать, ежедневная, вернее, ежеутренняя разминка. И кричал вот так князь только на Ивана и на Фролку, а на остальных если и кричал, то не просто так, а за дело. Вот там уже, на кого он кричал, тем было не до шуток–прибауток. Там дело могло закончиться – голова сама по себе и ты тоже, сам по себе.

Фролка с Иваном к подобным крикам и разносам княжеским были привычными и не обращали на них никакого внимания. Более того, почти всегда отвечали князю дерзко  и со стороны могло показаться, непочтительно. Но ерунда всё это. Была там и почтительность и уважение. Ну и самое главное, почему они так вели себя в разговорах с князем: Фролка, тот никакой вины за собой не знал и не чувствовал, да и не было её, а Иван пока ещё не знал и не чувствовал, не успел ещё, вот вам и вся разница.

– Спишь, поди?!
– Я, князь–батюшка, никогда не сплю. – продолжал якобы хамить Фролка.
– А что так? – удивился князь.
– Служба княжеская мешает. – улыбался Фролка. – Совсем никакой личной жизни нету.
– Ладно, врать–то! – на самом деле князю такие вот перепалки, да ещё с утра, пораньше, заменяли физзарядку с гимнастическими упражнениями, которыми, если уж честно, он никогда не занимался. Но кровь с утра обязана быстрее по сосудам бегать, вот для этого и служила эта, тоже физзарядка, только словесная.
– В том–то и дело, князь–батюшка, – продолжал Фролка. – что тебе бесполезно врать. Ты правду от кривды сразу отличаешь и в случае чего, эх! – Фролка сделал вид, что почёсывает якобы свежевыпоротую задницу. – Поэтому приходится говорить правду. Никуда не денешься. – и вздохнул, печально так.

Хитрый всё же Фролка: и себя не унизил, не оскорбил и князю, считай на целый день хорошее настроение обеспечил, если конечно не испортит кто.

– Хватит трепаться. А то по настоящему задницу почёсывать будешь. – засмеялся князь. Говорю же, князь остался доволен, но делами тоже надо заниматься, поэтому. – Иван уехал?
– Уехал князь–батюшка. Рано утром и уехал.
– Ты вот что. Сбегай–ка на базар, узнай там: как уезжал ну и всё такое.
– А что бегать–то, обувку расходовать? Я тебе и без базара скажу, что и как.
– Ну?! Тогда говори.

– Уехал, стало быть, Иван рано утром, только–только рассвело. – Фролка в университории никогда не обучался, а потому не имел такой наглости, как проситься присесть при самом князе, рассказывал стоя.

Князь же по этому поводу имел свою точку зрения: «Молод ещё, пусть постоит. Да и полезно, нечего раньше времени задницу расплющивать, успеет».

– А что народ?
– Нормально народ, провожал.
– Как так провожал?!