Кьерн. Портняжка так и подумал, что это, должно быть, начальник лесной стражи. И поскольку Йенсу не раз и даже не два доводилось иметь дело с празднично кожаным камзолом начальника привратной стражи своего родного городка, поскольку Йенс преотлично знал суровых и иногда даже неподкупно непогрешимых городских стражников, их нравы и обычай, то, взбодрившись и оправившись, он смело и свободно отвечал лесному стражнику, что зовут его Йенс, портняжка Йенс, что явился он для того, чтобы переговорить с их величеством лесным королём, и что у него нет сейчас золотых риксдалеров, но есть умение и желание столь знатному и великочтимо знаемому господину (господину начальнику королевской лесной стражи) пошить приличествующее его званию, заслугам и годам платье — к примеру, камзол новейше просторного, праздничного кроя. К тому же именно такой камзол защитит ветви неустрашимого лесного воителя от неосторожности случайного излома.
Закореневшему на королевской службе дереву понравилась находчивая смелость неизвестного ему портняжки, а также рассудительная основательность его разумных речей о праздничном камзоле просторно праздничного кроя. Потому что, если признаться откровенно, грозный дуб, когда взимал плату с очередного, случайно прибившегося к их королевству путешественника, очень часто с устрашающим треском безвозвратной потери ломал свои тенисто раскидистые ветви. Впрочем, поскольку дуб числился на воинской королевской службе, то, как и полагается истовому солдату, он пожелал, чтобы камзол был надёжно крепок и прочно твёрд, а именно — чтобы камзол был весь пошит из камня.
Делать нечего, чем помочь? Пришлось находчивому нашему портняжке, засучив рукава, немедля приступать к работе, благо старая его игла была при нём, а вокруг валялось бесчисленнейшее множество камней всех сколь только возможных цветов и размеров. Одно плохо, камешки попадались самые твёрдые, всё кварц да гранит, и Йенсу пришлось порядком поработать, чтобы сшить из них обещанный праздничный камзол новейше вольного кроя.
Надо ли описывать благожелательное удовлетворение принявшего работу дуба? Йенс был незамедлительно пропущен и снабжён подробнейшими наставлениями о том, как ему без затруднений пробраться к расчудесно затейливейшему сказочному дворцу лесного короля.
По тропинке, по ухоженной лесной дорожке, как весело шагать по ухоженной лесной дорожке к завершению своего славного путешествия. Вот и дворец лесного короля — Йенс без труда догадался, что это именно дворец, потому что ничего диковиннее да величественнее трудно себе что-либо и вообразить. Представьте себе гриб, нет, не какой-нибудь маленький, неприметно затерявшийся в высокой траве грибочек на бесцветно тонкой, неказистой ножке, которого даже олень не услышит своими широко чуткими ноздрями, но наверняка пройдёт мимо, неосторожно зацепив могучим и грубым копытом. Представьте себе огромный, теряющийся в облаках верхом своей ярчайше красной шляпы мухомор. Мухомор был настолько расчудесно огромен и стар, что края блестяще лоснящейся на солнце шляпы под тяжестью собственного, вековечно задеревенелого веса опустились до самой земли, скрывая от взоров могучую, белоснежно изящнейшую стройную колону,— высокую, уносящуюся вверх ножку этого гриба. Красота вычурно изысканнейшей черепицы и близко не могла бы сравниться с роскошью грибного убранства. Как свежо и ярко среди зелени лесного королевства смотрелся огромный запревший мухомор в пору летнего солнцепёка, как потрясающе живописно и привлекательно выделялась его заиндевевшая шляпа среди мглы морозного тумана суровой зимней порой!
Вход во дворец (огромная дыра, проделанная прыткими сороконожками) был на самом верху и охраняли его гигантские жуки-рогачи. Когда нужно было пропустить кого-либо во дворец, жуки, гулко потолковав между собою, спускали с самого верха верёвочную лестницу. Затем по бесконечно долгой витой лестнице вокруг толстенной ножки гриба гость попадал во внутренние апартаменты королевского дворца. Здесь без излишних церемоний, по-свойски, почти по-семейному, спустившегося гостя представляли его величеству лесному королю и всему его буйно разросшемуся королевскому роду. Чем-то русалочки без сомнения были правы: лесное королевское семейство не отличалось особо безупречным изыском манер и вкуса. Наивысшим выражением королевской роскоши считалось натереть сколь возможно толстейшим слоем ужиного сала всё, что только можно было натереть. Для изготовления этого-то сала отлавливались самые вёрткие, жирные и раздумчиво мудрые ужи. Оттого во дворце всё блестело и лоснилось, оттого даже свет лунных светлячков казался полыханием жарко ярчайших факелов, оттого всё сверкало и звучало, искрилось и переливалось невиданными оттенками невообразимейших цветов да колоров.
Итак, Йенс был представлен его величеству лесному королю. Обросший омелой да повиликой, скопидомно зажиточный и не любящий шумную возню развлечений могучий лесной король на диво благосклонно и даже ласково принял новоприбывшего путешественника. Король знал толк в людях, вещах и сказочных сюжетах, вертящихся вокруг тех же людей и вещей. Доверительная молва тихим шёпотом расхожего ветерка принесла ему россказни о Йенсе, его мастерстве, а также искомой им игле-самошвее. Кроме того, лесной король искал надёжно мастеровитых женихов своим безыскусно простоватым дочерям, любящим всё исключительно зелёное да изумрудное лесным девам. По знаку короля (проявление невиданнейшего мотовства!) высоко под сводами зазвучала музыка дворцового оркестра. Раздался упругий сип лесных арф, натужную арию флейт оттенил необыкновенно яркий фальцет осиновых скрипок, еловые волынки взревели волнующе протяжным скрипом,— одним словом, зазвучала прекраснейшая музыка!
Но, однако же, это небывало неслыханное расточительство, да-да, даже дворцовым музыкантам лесного королевства (елям да соснам, ивам да осинам) полагается плата за их бескорыстно подвижническое усердие. Поэтому музыка леса (исключительно из соображений разумной экономии) звучала очень недолго: король поднял руку — всё смолкло, подал знак — и Йенс приблизился к трону...
Вообще, этот трон был самым обыкновенным, тяжеловесно заурядным золотым троном — у любого из, положим, даже самых разнесчастно последних королей где-нибудь в чулане обязательно заваляется такой отлитый из красного золота да изукрашенный алмазами, жемчугами и драгоценными каменьями трон. Трон лесного короля достался ему как плата за какую-то услугу бескорыстного дружества от одного очень важного и знатно чиновного тролля.
Йенс приблизился к трону... почтительно и уместно, как полагал сам портняжка, склонился в глубоком поклоне и произнёс что-то похожее на хвалебное приветствие его величеству лесному королю, его многочисленно разросшемуся семейству и их разложисто ветвистому двору, привольно зеленеющему несдержанной порослью молодого побега. Хотя признаемся, Йенс был не весьма искусен в мастерстве красноречивого витийства. Однако его старание было замечено. И лесной король, и его семейство, и весь его обширно зеленеющий двор поощрительно шевельнули кронами, закачали ветвями и удовлетворённо затрепетали широколистно раскидистою листвою.
— Ты пришёл за иглой-самошвеей? — спросил лесной король и тут же, покровительственно улыбнувшись, продолжил, — зачем игла-самошвея тому, кто может простой, заржавлено кованой иглой пошить и одеяние для взбалмошных русалочек, и легчайше паутинную сеть, и надёжно крепчайший камзол для моего стражника? Игла-самошвея у тебя за воротом, портняжка Йенс!
Затем за богатым королевским столом король долго беседовал со своим мастеровитым гостем. Говорил доверительно и задушевно, почти по-товарищески, делясь с Йенсом секретами приготовления игриво искристого лунного вина, пикантно острого паштета из хвостиков двухнедельных головастиков да деликатно горячей йозельской похлёбки, наваренной на змеиных языках ваахбадских ведьм. В конце же посиделок король и вовсе предложил Йенсу стать его зятем, взяв в жёны одну из своих безвкусно простоватых, любящих всё исключительно зелёное да изумрудное лесных дочерей. Впрочем, король знал, что портняжка откажется — ведь Йенса ждала тихая и добрая, милая его сердцу Кьерн, его Кьерн... Расчувствовавшись отказом удивительно мастеровитого и верного своей любви портняжки, лесной король предложил Йенсу тут же, незамедлительно, доставить его домой, к его сказочному городку, в котором трудолюбивого портняжку ждала Кьерн... Йенс с радостью согласился — сказать по чести, он порядком устал от приключений, выпавших на его сказочную долю. Был немедля призван дуб в пошитом Йенсом камзоле. Попрощавшись с королём, Йенс покинул дворец-мухомор по верёвочной лестнице. Начальник королевской стражи подхватил его на руки (длинные, суковатые и сильные ветви), раскачал и... и вдруг подкинул высоко-высоко в небо, к розовеющим вечерним облакам. Йенс летел достаточно долго, чтобы разглядеть удаляющийся мухомор, медленно проплывающее под ним преогромно глубокое ущелье и приближающийся берег прекрасно лазурного моря. На берегу красовался зеленокудрый высокий кедр. Мгновение... и портняжка очутился в его объятьях. Кедр мягко словил портняжку, раскачал и... и вновь подкинул далеко ввысь к уже розовым вечерним облакам. "Прощайте русалочки, прощай морское королевство, прощайте рифы и лагуны, бездны да водовороты,"— только и успел помыслить Йенс, как он уж завидел вдалеке пышно цветущие край дороги столетние липы. Мгновение... и теперь уже липы подхватили храброго портняжку и опустили на землю... прямо пред обомлевшей от неожиданного счастья тихой и нежной Кьерн.
Радостью пылали их лица, Йенса и Кьерн:
— Я люблю тебя, Кьерн, — только и смог вымолвить Йенс.
— И я люблю тебя, Йенс, — зардевшись, промолвила Кьерн.
Взявшись рука за руку, тихие и счастливые они пошли по полевой дороге к своему родному сказочному городу. Они не говорили о достохвально правдивом и преславно поучительном путешествии Йенса, о русалочках, о дворце-мухоморе, об обросшем омелой да повиликой, скопидомно зажиточном могучем лесном короле и о найденной Йенсом игле-самошвее. Высокие полевые травы тянулись к ним, стараясь нежным, лёгким прикосновением разделить их радость, ярко разукрашенные вечерние мотыльки, пытаясь развлечь Йенса и Кьерн, затейливо кружились пред ними в невероятно забавном и милом танце счастья, птицы голосистым, стройным и ярким пением убаюкивали их одиночество...
Однако же одиноки они были не долго — у самых городских ворот навстречу им высыпали все жители не слишком большого, но и не очень маленького сказочного городка, все жители, и среди них: булочник в белоснежно чистом батистовом колпаке, крестьянин из ближней деревушки в засаленном переднике грубого сукна, а также сам начальник привратной стражи в празднично кожаном камзоле красного цвета. Народ окружив счастливую пару, славил отменно мастеровитого, сноровисто находчивого и храброго портняжку Йенса да его избранницу, тихую и добрую,
