Уланбель. Глава 13. Добыча.

Глава 13. Добыча.

     И все-таки, как ни крути, – вот оно, в руках, доказательство его меткой стрельбы. Шурка точно удивится и восхитится. Витька представил лицо друга, и приятно стало на душе. А потом, дошло до него, что добыча его, – так себе, – пшик! Молоденькой оказалась уточка, маленькой и совсем не упитанной. Ну, покажет он её пацанам, ну похвастается удачным метким выстрелом, а потом – что с ней делать?
     Азарт Витькин, его инстинкт охотничий испарился как дым. Он держал утку за лапки, и в такт шагам болталась безжизненно вялая её головка. И уже вовсю сожалел Витька, что лишил её жизни. Грубо, жестоко, безжалостно и бессмысленно.
     Такое уже случилось с ним однажды. Он ведь и раньше любил охотиться, только без ружья, прямо во дворе своего дома. Ставил небольшое металлическое корыто вверх дном, приподнимал один край и подпирал его коротенькой рейкой. А легкую веревку, привязанную к ней, протягивал через окошко в коридор. И зерно рассыпал под корытом в качестве приманки. Куры большие и нахальные под корыто подобраться не могли, а вот птички разные – воробьи, синицы и горлинки – это запросто!

     Высматривал терпеливо Витька жертву и когда она, поклевывая зернышки, надежно исчезала под корытом – дергал за веревочку. Не всегда, но часто бывало, что птичка не успевала упорхнуть, и тогда шарил Витька осторожно под корытом рукой, нащупывал птаху и вытаскивал её наружу. Сжавшуюся в комочек, напуганную, пытавшуюся вырваться, но совершенно беспомощную в его руках. Держал осторожненько, стараясь не причинить вреда, разглядывал, гладил пальцем ласково по головке. Любовался и испытывал необъяснимую нежность.
     А она – будь это воробей, будь это горлинка, – замирала обреченно и закрывала от ужаса глаза. Но Витька совсем не жаждал крови. Ему было просто интересно и приятно прикоснуться к птичьей жизни и просто подержать, почувствовать её тепленькую в руках. И как сильно билось у этой крохотулечки сердце, как отчаянно трепетала птичья душа! И значит, думала она о чем-то и также переживала страх, как человек. Витька пропускал через себя её беду, понимал, что нельзя злоупотреблять своей безграничной властью над ней, нельзя долго мучить её ужасным пленом и разжимал ладони.

     И все пленники Витьки вели себя одинаково. Какое-то время сидели неподвижно на раскрытой ладони, как бы не веря в свалившуюся вдруг свободу, и чирикнув, а то и молча, вскидывали крылья, взмывали вверх и улетали без оглядки. Витька провожал их взглядом и тоже вместе с птицей переживал радость освобождения. И светлые теплые чувства бередили душу.
     А душа у него действительно была доброй. Как-то в детстве, ранней весной, когда только-только освободились ото льда арыки и потекли по ним первые ручьи – обнаружили они с Шуркой, проснувшуюся после зимней спячки муху. Витька обрадовался, а Шурка не стал миндальничать и тут же её прихлопнул.
     – Ты что сделал? – кричал возмущенный Витька, – она же тоже жить хочет…
     А Шурка оправдывался
     – Так она же вред приносит…

     В общем, подрался Витька с Шуркой тогда. Очень жаль ему, было этой первой весенней мухи. Жалко и все тут! Правда тут же и помирились они. А Шурка все недоумевал – и с чего это он вдруг сбрендил? Из-за мухи какой-то…
     А еще был случай, совершенно нелепый. Но почему-то прочно запомнился он в Витькиной памяти. Он работал во дворе, удобно расположился на земле и сбивал гвоздями скамейку. Неподалеку приземлилась стайка воробьев. Они прыгали по двору бесцеремонно, выискивали и клевали зернышки. А один, особенно нахальный, скакал, скакал и приблизился к Витьке почти к самым ногам. Черт попутал Витьку. Он взял и совершенно без какого-либо умысла легонько кинул в сторону нахала молоток. Кинул просто так, непроизвольно, чтобы просто спугнуть воробья. А воробей, и это совсем было невероятно, – замешкался. Дальше все происходило как в замедленном кино. Витька сто раз пожалел о своем поступке. Молоток падал прямо на голову воробью, а душа Витьки разрывалась и кричала – ну! – улетай же, улетай!!! ... Тщетно все было. Молоток сбил воробья и оставил лежать бездыханным. 

     Витька онемел от такой несправедливости. Схватил тельце на руки, встряхивал его, теребил в надежде, что может быть очнется, что может быть, просто оглушило его… Куда там! Разве можно крохотную пичугу оглушить огромным тяжелым молотком? Уж если задел, то точно – насмерть. Так сжалась тогда у Витьки душа, так защемила, и так больно ей было! Он заплакал даже от беспомощности, что не может вернуть все назад. Ну как же так, вот оно скакало только что весело это божье создание, скакало и не мешало никому. И вот – бах! – и нет его! Нет, и все! И как это оказывается, просто все получается…         
     Витька шагал по свежевыкошенному полю, а случай тот всплыл из памяти и прокручивался в голове. И понимал он, что сейчас практически все повторилось, только на этот раз вместо воробья подвернулась ему эта несчастная утка. Ну кому она нужна, за что убита и какая от этого польза?  Шагал Витька и не находил ответа на вопросы своей слишком уж сердобольной совести. И просто раздирали его в разные стороны, на две части,  жалость и разум. Вот же парадокс! Удачная охота – это же всегда хорошо. Вот и у Витьки – сегодня удачная, а на душе, почему-то паршиво…

     И чтобы побыстрее забыть об этой утке, он даже хотел её бросить в поле, но удержался все-таки и притащил в лагерь. Бравировал, изображал радость и попытался даже хвастаться перед Шуркой своей меткостью. А тот, почему-то особо и не удивился Витькиному «мастерству» и радости особой не проявил…
     Один только дед Баран с любопытством ощупал Витькин трофей, уважительно глянул в его сторону и сказал, что мясо дичи – очень вкусная вещь! Предложил даже сварить отдельно для Витьки. Мало ведь одной утки на всех. Но Витька рад был, что наконец-то сбыл птицу с рук. И пусть уж этот дед Баран, коли он так эту дичь обожает, – сам её и ест.
     Отнес ружье на место, сунул в мешок и понял, что больше ни за что его в руки не возьмет. Был в Витьке охотник, да весь вышел. И что это за радость такая, после которой жалость терзает и мучает душу? Нет, не для Витьки такая радость, не для Витьки…
     Потом он долго плескался в воде, избавляясь от прилипшей как смола, и успевшей засохнуть по всему телу грязи…