четыре остроконечных крыла, не то языки пламени. Люди сравнивали этот знак как с пожаром, так и с ангельскими крыльями, ибо – «Серафимы».
Я невольно глянул на наручные часы – 16:14. Ничего себе я добирался! У меня странное отношение к поездкам в общественном транспорте – вроде и люблю эти длительные путешествия, послушать музыку, подумать о бытии-житии, а вроде и кучу времени теряешь! Не то, чтобы я куда-то спешил, но понегодовал. Секунды две. Через две секунды мне стало похуй.
На железной двери, располагалась крышка, прямо около ручки. Я легко открыл ее вниз, и на свет показался экран с надписью: «Введите данные».
Данные – отпечатки ладоней. Я приложил свою ладонь к экрану, он издал писк. Блядь, еще бы сперму просили для подтверждения личности! С другой стороны – безопасность. Ни одна паскуда за эту дверь, да и за другие подобные, ебало свое не сунет, если эта паскуда конечно, не числится в нашей базе. Наконец ебучая железобетонная дверь издала второй писк, и чутка скрипнула, приоткрывшись. Войдя в помещение, в котором тускло горел свет, я запер за собой дверь, ну мало-ли – вдруг кто увязался?
Бетонные, грязные стены, как будто спускаешься в притон. Справа была лестница, ведущая вниз, по которой я и стал спускаться. Через десять ступенек, ведущих вниз, вправо уводил длинный коридор. Стены тут оставались такими же – а что нам тут, обои прикажете клеить? Больно надо! Это конечно не мой штаб, но я не думаю, что будет хорошей идеей, любезно попросить главу «Серафимов» поклеить обойки в своей берлоге. Чует мое сердце, эта просьба станет последней.
Я дошел до конца коридора, и отодвинул железную решетку, которая скрывала за собой лифт. В лифте горел свет, был он довольно просторный, и довольно опрятный, в отличии от ублюдских стен коридоров – в деревянных панелях, с зеркальцем. Уютный лифт. На удивление – никого не было, видать Серафимы не шарились по вокзалу, а гуляли в других районах города.
Я нажал на кнопку, закрылась решетка, а за нею и двери. Я поехал вниз.
Ехать в этом гробу довольно долго. Я вскрыл сумку, снял с себя черное кашемировое пальто, и изъял из нее другое – темно-синее, уже из габардина. Надев синее пальто, я застегнул золотые пуговицы, с сильным запахом влево – как на мундире. Короткий воротник, который абсолютно не мешал, если конечно у обладателя такого одеяния не слишком короткая шея, ну или пятьдесят подбородков. Моей лебединой шейке все завидовали, и все шлюхи любили ее обкусывать и расцеловывать. Главное, чтобы упырь к ней не присосался. Все остальные бебехи – такие как мечи в ножнах, и два пистолета, я оставил в сумке. Кому я тут нужен? Нет, если меня записали в дезертиры… Эти побрякушки не спасут мне жизнь, особенно, если на меня будет охотиться толпа ебучих «Серафимов».
Я повернулся к зеркалу, чтобы снять с себя один, мешающий мне атрибут – линзы. Я убрал свои волосы назад, и подумал о том, что стоит подстричься, ибо отрасли они будь здоров. Странно, но бабам они нравились. Бабы говорят, что мои волосы смотрятся очень мило, и есть куда ручки шаловливые запустить. Лучше бы они свои шаловливые ручки запускали в более интересные места – к моему херу, например.
Кожа моя слегка бледноватая, и если бы была жива моя матушка, она бы заохала, и пыталась меня открармливать. Не то, чтобы я худой, скорее – обычный, среднего телосложения, роста примерно метр восемьдесят, хотя когда я в последний раз его измерял? Еще в универе? Господи, я не могу расти, как из-за возраста, так и из-за бессмертия. Каким обратился, таким и останусь, пока мне голову не оторвет какой-нибудь упырь, ну или всегда есть метод лучше – вскрыться в тепленькой ванне.
Я изъял одну линзу из своего глаза, и проморгался. Теперь у меня, словно гетерохромия – один глаз карий, тот что в линзе, а другой – желтый, как спелый лимон. Еще бы и зрачки узкие, стал бы рептилией. Такого цвета глаза у охотников – желтые, как два спелых лимона.
«У тебя красивое лицо. Скулы» - она проводит пальцем по моей щеке – «Очень красивый рельеф. Щеки немного впалые, смотрится очень соблазнительно. Нос» - и ее палец скользит к нему – «Ровный» - пальцы нежно трогают крылья моего носа – «Такая красивая форма. Идеально ровный, крылья носа идеально пропорциональны друг другу. Красивый кончик – ты слегка курносенький» - ее палец скользит к моей переносице – «Такая высокая!» - говорит она, и улыбается – «У тебя глубоко посажены глаза. Твои большие, карие глаза. Я думала, что карие глаза не горят, а у тебя вот горят. Это потому, что ты смотришь на меня?» - ее палец скользит к правой брови – «Как это они у тебя не срастаются?» - и ее губки надулись, словно ей стало обидно, что мои брови не срастаются на переносице. Она целует меня в губы – «Такие мягкие» - говорит после поцелуя – «Прямо идеальные.» - ее губы опускаются к моему подбородку – «Очень мужественный. Мне так с тобой повезло, Нельсон»
Я как будто проснулся. Из зеркала на меня смотрел я же, вот только… Только это уже и не я вовсе. Я уже давно не такой. Если у меня и остались те же черты лица, которые не изменятся с годами – те же скулы, нос, шея, то внутри, и немного внешне – глаза – я стал другим. Я давно уже не человек. Целых семь лет. За эти семь лет, мое лицо и тело не состарилось ни на секунду.
Убираю рукой волосы, они каштановые, прямые. Отросли. Надо идти стричься. С другой стороны – бабы считают это милым. И глаза тоже милые? Хмыкаю.
И «Нельсоном» меня называли в последний раз лет пять назад. С непривычки. В один прекрасный день, пять лет назад, «Нельсон» исчез, потому что все вдруг привыкли звать меня «Каин». Так я и лишился своего имени «в мире охотников». В людском мире, я уж и не помню, когда появлялся среди старых знакомых – ну там, однокурсников, друзей… Черт, у меня же нет друзей. Какое же я ничтожество. Ничтожество, потому что разучился чувствовать.
Тоже мне, проблема.
То, что я красавчик – отрицать сложно. Все только то и твердят – до чего я смазливым уродился. Гены не пропьешь! Мама у меня вроде очень красивая была, не помню ее лица, но когда-то давно, еще когда я ошивался среди людишек, и был таким же человечишкой, все только и твердили, что я похож на свою мать. «Глаза только, папины». Ах да, карие. Были.
Вечно я все забываю.
Неожиданно лифт остановился, и его створки вместе с решеткой принялись открываться. Я отвернулся от зеркала, и вышел в полупустое, большое, ярко освещенное помещение, похожее на метро. Вот только метро это не для людей.
«Вы прибыли на станцию «Серафим» - услышал я из динамика.
Мне не на ту станцию. К счастью. Хотя, кто знает, обрати меня Мэрлин, быть может я гасил с ним сейчас вампиров, и умывался бы кровью оборотней, где-то в недрах города в полнолуние. Был бы таким же яростным пиздюком, жаждущим крови. И мерзко, и прекрасно одновременно.
Нет. Я бы чувствовал. Серафимы не лишены эмоций. Не лишены эмоций, но ими управляет жажда крови и мести. Интересно, прекрасно ли это чувство? Вроде Мэрлин говорил, что непередаваемо. Странно, мне нравится ничего не чувствовать.
На рельсах стоял небольшой серый вагончик, и я пошагал к нему. Войдя внутрь, я глянул на набор кнопок:
«Закрыть дверь»
«Штаб Серафим»
«Штаб Мельхиор»
«Штаб Ринель».
Ну нет, ни к психам, ни к берсеркам я сегодня в гости не собирался, так что поеду домой! И нажал кнопку: «Штаб Мельхиор».
