Дело было в колхозе, точнее, на «добровольно-принудительных», как тогда выражались, сельхозработах на третьем курсе. Меня с одногруппником Володей и ещё тремя подружками-студентками нашей группы разместили в доме пожилой четы колхозников. Мы с Володей попросились на веранду, чтоб не зависеть от хозяев. Сентябрьские ночи становились всё холодней, но нам было нипочем — ах, молодость-молодость... Вечерами на веранде на выданных железных койках вместе с нами постоянно сидели три наши подружки. Вели задушевные беседы, травили анекдоты, пели под гитару песни, стараясь не тревожить хозяев. Никто из нас тогда еще не курил, только иногда так, баловались. Мы были молоды, искренны, наши соседки-одногруппницы были девственницами, точнее, ими себя позиционировали.
Есть точно отражающие состояние юношеской души строки из песни: «Ветер в голове, а я влюбленный во всех девчонок своего двора...» Так и я — мне нравились почти все мои одногруппницы. Чувствовал, что при определенных обстоятельствах могу влюбиться в любую из них. И эти трое были из их числа. Многие разговоры и шуточки были на тему любви и секса, но грань приличий не переходили, хотя мы с Володей намекали: девчонки, мы вас хотим! Они прекрасно понимали наши «хотелки», им нравилось чувствовать себя желанными. Наши подружки игриво жеманничали, строили глазки, как бы ненароком показывали коленочки. Словом, легкое либидо буквально висело в воздухе. Впрочем у Володьки имелась Дама сердца, правда, в том колхозе ее с нами не было: она училась в другой группе.
Но однажды идиллия резко оборвалась. Был банный день, мы купили бутылочку винца, закуски и решили душевно провести очередной вечер, попарившись перед этим в баньке. Мы с Володей пустили наших девчонок попариться первыми.
Но когда мы с ним вернулись на веранду, оказалось, что наши нечестные подруги всё выпили и съели. Это возмутило нас до глубины души, мы вдрызг разругались, а одна из них снисходительно выдала: «Спокойной ночи, «квадратные» мальчики!» «Оквадратить» означало: возбудить интерес и «кинуть» представителя противоположного пола. Наутро был объявлен взаимный бойкот.
Чем мы с Володей могли отомстить своим «неверным» подругам? Только альтернативой им в виде новых пассий! А вы, голубушки, будете ложиться спать вместе с хозяевами в восемь часов вечера! Конечно, в глубине души и я, и Володя сожалели, что рассорились с ними. Но нужно было держать марку – юношеский максимализм зашкаливал.
И уже следующим вечером на нашей веранде сидели две новые студентки. Они принципиально отличались от наших «бывших»: обе курили и, самое главное, имели опыт — это ни для кого не было секретом. Впрочем «новоизбранные» этим даже бравировали, типа, знают жизнь. Легкое либидо испарилось, уступив место банальной похоти. Звали их Лилия и Маргарита. Лиля взяла курс на Володю, Рита (она вдобавок была старше на целый год) — на меня. Потрепавшись и хлебнув спиртного, мы решили прогуляться: было видно, что хозяева недовольны, что пожаловали «чужие».
Сентябрьские дожди превратили улицы деревни в непролазную грязь — все ходили в резиновых сапогах. Стремительно темнело, месить грязь быстро надоело. Требовалась крыша над головой.
Нас с Володькой бросили тогда на тюкование соломы. Агрегат-тюковальщик стоял сразу за деревней в поле под крышей, силовой аппарат, питавший его, и кое-какой инструментарий находились в дощатой сторожке, запираемой на ночь на навесной замок. Колхозник-аппаратчик показал, куда прячет ключ — словом, какая-никакая собственная «резиденция» имелась. Открытая всем ветрам сторожка, в которую вряд ли бы кто пожаловал ночью, представлялась почти идеальным укромным местом. По земляному полу была разбросана солома, на прибитых к стенке гвоздиках висело несколько ватников.
Зашли. В недопитой бутылке булькало пойло, гордо именуемое «Портвейном», закуски не было. «Винцо» приятной теплотой отозвалось в теле, в голове зашумело. Я кожей чувствовал: к чему-то идет. Не сказать, что я, тогда еще нецелованный, боялся женщины, но было волнительно, что называется, не по себе. Времена «развитого социализма» были довольно целомудренными, по крайней мере, меня воспитывали так, что если я пересплю с девушкой, и она вдруг залетит, то буду просто обязан на ней жениться. Тешил себя мыслью, вдруг что-то помешает. Зато наши «новоизбранные» были очень спокойны, чувствовалось: им такая ситуация хорошо знакома.
Девки закурили, попросил цигарку и Володя, я же табачный дым не переносил. Да и торговали в сельмаге «Беломором» — табачный смог висел еще тот. Приоткрыли дверь, в чрево нашего логова заглянула полная луна. Тишина, усиливаемая бездонной чернотой сентябрьского неба, оглушала — птицы умолкли до весны, деревня спала. Становилось всё холодней, изо рта заструился легкий парок, хмельной градус быстро выветривался. Это тоже меня обнадёживало: раздеваться не хотелось никому.
Вдруг по подсвеченному луной полю метнулись три тени. Деревенские? Их нам только не хватало. Темные фигуры всё приближались… Ба-а! Это же наши «отставницы»! Как мило! Что, не спится, решили выйти на веранду, а там нас, отверженных, «квадратных», но таких милых и родных, нету? Небось и «мировую» задумали, и бутылочку мерзкого «Портвейна» заначили? Сообразили, значит, где мы?
Сразу стало весело и тепло, напряженность спала, по крайней мере, у меня. «Новоизбранные» же, наоборот, напряглись. Впрочем это еще более веселило: приятно, когда за тобой девчонки бегают!
Подошли, в воздухе повис вопрос: а чё пришли-то? «Отставницы» тоже стрельнули по цигарке. Куряки чёртовы! И тут Лиля зна́ком показала Рите — выйдем. Вернулись с таинственными улыбочками. Рита шепнула мне на ухо:
— Ты не возражаешь, если мы с тобой сейчас поцелуемся? — её глаза сверкнули в темноте. Лиля тем временем, навалившись на Володю, впилась в его губы своими прокуренными брылями.
— Ну, давай!..
Первый поцелуй… У кого-то он остался в памяти волнующим и желанным. Но мне запомнился только чужой запах изо рта, недаром говорят: «не дари поцелуя без любви...» Никогда не жаловал курящих женщин: от них несло мужиком. Махра какая-то, кислятина! Тем не менее, знаковое для меня событие наконец-то произошло.
«Бывшие» опешили, их ручки с папиросками разом опустились. Загасив об доску цигарки, двинули на выход. Что тут скажешь? Про Даму сердца Володи они знали, поэтому смотрели на него осуждающе. Но я-то был свободен! Такой юный, девственный, с вьющимися волосиками на голове и мягким пушком на лице. И вот эта, гм-гм…, Рита его, похоже, прибирает к рукам. Ну что, милые «отставницы», отбой!
Как только за ними закрылась дверь, грянул наш дикий хохот. Потом дали волю языкам, не выбирая выражений. Однако «бывшие» никуда не ушли, они зашли за сторожку, присели в крапиве и замерли, а у нас, чёрт возьми, не хватило ума проверить это. Нам самим потом было стыдно за наш нетрезвый трёп, но, как говорится, «слово – не воробей…»
Стало еще холоднее, пить было нечего. Напрашивалось «продолжение банкета» в теплом месте. Девки снова о чем-то неслышно пошептались. В деревне разошлись в разные стороны: Лиля с Володей пошли к нашему дому, Рита потянула меня к своему.
Войдя в сени незнакомой избы, я огляделся. Там тоже стояли две железные койки, на одной из которых крепко спала студентка Женя.
Нравилась ли мне Рита? Скорее не нравилась, не влюбился бы точно. Невысокого роста, худенькая, если не сказать тощенькая (она раньше занималась балетом) — ножки толщиной с мою руку, задница размером в два кулака. Впрочем, как говорится, «на вкус и цвет...» Добавить к этому нагловатые, чуть навыкат глаза, словно смазанные салом светлые волосы и неприятный голосок. И еще у нее был один очень серьёзный недостаток: она не верила в победу коммунизма.
«Ложись! — Рита, откинув одеяло, кивнула на свою койку. — Я сейчас!» Вот ведь, блин, ситуация! Впрочем сколько раз я сам нечто подобное рисовал в мечтах! Мечтать-то мечтал, но… Улегся, не раздевшись, «шхонка» была односпальной. Сразу решил никаких активных действий не предпринимать.
Покурив, вернулась Рита. На ней были футболка и тонкие колготки, острыми гаечками сосков обозначили себя маленькие аккуратные грудки — и нырнула ко мне под одеяло. Я принялся шепотом «ездить по ушам», провел рукой по колготкам — трусиков под ними не было. В темноте, на одной со мной подушке отсвечивали большие «эти глаза напротив». Чувствовалось ее горячее дыхание и стук сердца: «а девушка созрела».
Всё-таки общепринятое мнение часто бывает крайне необъективным. Если хочет парень, а девушка не дается — воспринимается нормой, в порядке вещей. А если наоборот? Почему-то парень в подобной ситуации если не осуждается, то как бы укоряется, вызывая подозрения. А ведь, собственно, с какого ляду считается, что если девушка сняла трусы, то мы просто обязаны трепетать от желания и готовности? Да у нас настройка может оказаться еще тоньше девичьей! Это, кстати, яркий пример неравноправия мужчины и женщины со знаком минус.
Я продолжал монотонно бубнить, надеясь потихоньку усыпить свою возбужденную соседку по шхонке, но не получалось: ее чуть выпученные глазенки, черт побери, светились в темноте всё так же ровно. Что молотил, чувствуя непреодолимое желание уснуть, тоже не помню. Но Рита оказалась мудрой — вот что значит опыт. Она зевнула, чмокнула меня в щечку, нежно выдохнув: «Спокойной ночи, дорогой...»
Проснулся от пристального взгляда: соседка Риты по веранде Женя недоуменно в упор, будто увидев впервые, меня внимательно рассматривала. Буркнув ей «доброе утро», огляделся. Риты рядом не было. За окном разливалось солнечное утро, сидя на заборе, орал, как сумасшедший, белый петух. Я быстро оделся и, воровато оглянувшись, выскользнул из дома, радуясь, что не столкнулся с Ритой.
Домой идти не хотелось. Дав пару кружочков по деревне, направился на завтрак в колхозную столовку. Заливаясь краской смущения, робко приоткрыл дверь. Володя, Лиля и Рита ели за одним столом. Я взял миску с кашей и уселся рядом: «Всем привет!» «Отставницы» сидели за соседним столом, делая вид, что нас не замечают. Лица Володи и Лили довольно светились, по ним безошибочно читалось: всё у них «прошло» хорошо. Рита не выказывала никаких эмоций.
[justify]После завтрака присели на залитом солнцем бугорке за столовкой, девки и Володя закурили. Лениво катился беспредметный базар, ничего знакового