несколько слабохарактерным, мягкотелым человеком. А потому ответил мне, типа, как я ее прогоню, мне неудобно перед девчонкой. Тогда, говорю, давай, я ей мозги вправлю! — Не надо! — Ладно, пеняй на себя!
Тем временем, гадкая «Портняга» уже была разлита по стаканам. Без эмоций раздавили бутылку, намереваясь отбиться пораньше. Выключили свет, Володька демонстративно, не раздеваясь, лёг зубами к стенке. Лилька подлегла, обвив его сзади руками. Мы с Риткой полулежа сидели на шхонке и с интересом наблюдали за развитием событий, она курила.
Через пару-тройку минут озабоченная Лилька стала посылать ему намеки, дыша в ухо и гладя рукой ниже живота. Володька не выдержал, встал: «Слушай, пойдем, покурим!» Открыв дверь во двор, они устроились на ступеньках. Покурили. Потом опять закурили. Я всё ждал, когда же наконец он выдаст ей своё решительное «ква!». Но они только молча курили. Наконец обозленная Лилька вскочила и, громко прошипев: «Ну-ка, сволочь, давай!», хорошенько пнула Володьку в спину. «Сволочь», тяжело вздохнув, как-то обречённо поднялся со ступенек. Они снова легли. М-да, подумалось мне: спёкся пацан!
И тут дверь со стороны избы открылась — на пороге в одних кальсонах стоял хозяин дома дядя Вася. Окинув нас взглядом, он спокойным, ровным голосом сказал: «Вот что я, ребятки, вам скажу. Надоело мне на вашу любовь смотреть. Я не для того вас пущал. У тебя, Володя, знаю, есть девушка (определенно «бывшие» слили!), как тебе не стыдно! И хватит здесь курить. А вы, девки, больше сюда не приходите...». И в таком духе минут пять. Надо признать, каждое слово попадало в цель — дядя Вася стыдил и корил, его негромкий «монолог» звучал куда более убедительнее привычных ругани и мата. Впрочем, заматерись он — всё равно был бы прав.
Девки, прикрыв глаза, притворялись спящими. Мы смиренно слушали его, хотя было видно, как Володька рад столь неожиданной развязке. У меня же внутри всё просто ликовало: ай-да дядя Вася, вот спасибо тебе, родимый! Да уж, его «выход», словно по сценарию драматурга, состоялся в самый нужный момент предпоследнего акта пьесы.
Ну а «последний акт» был сыгран утром, когда я, отозвав Лильку в сторонку, всё же решил прочистить ей мозги. Она в волнении закурила, ее лицо раскраснелось, ноздри слегка подрагивали от негодования: «Слушай, ты кто такой?! Какого хрена лезешь?! Ты-то какое имеешь право выговаривать мне всё это?! Почему сам Володя об этом не скажет?!» О-хо-хо… Пришлось матюкнуться, позвать своего друга, а когда он, виновато опустив голову, подошел, гордо удалиться.
Я, не слыша слов, со стороны наблюдал за их диалогом. Лилька, энергично жестикулируя, что-то ему с жаром выговаривала — было видно: тему вела она. Володька-мямля, краснея, лишь робко блеял в ответ. В памяти всплыла знаменитая фраза Шурика из «Операции «Ы»: «Надо, Федя! Надо!»
Вскоре по возвращении из колхоза Лиля пригласила нас с Володей на свой день рождения. Ну а чего не сходить? Девчонкой она была, в целом, неплохой — весёлой, искренней, радушной, стройной, обаятельной, хоть и не красавицей. Тем более, впереди еще целая вечность — три курса учебы. Мы остались хорошими друзьями. Да и Ритуля сегодня мне, старику, глядя на фотографию, кажется вполне симпатичной. Но тогда я попросил Лилю: «Только Риту на «днюху» не приглашай, пожалуйста, или я не приду», не сомневаясь, что не пригласит: ребята всегда у нее были в приоритете. Кстати, с «отставницами» тоже вскоре помирились. На том история и завершилась. Как поется в древнем студенческом гимне: «Гаудеамус игитур, ювенес дум сумус!» – «Итак, будем веселиться, пока мы молоды!»
На следующий год Володя женился на своей Даме сердца, я был свидетелем на их весёлой свадьбе. Но вас, конечно же, интересует, «сдали» его всё-таки или нет? Да, сдали… Кто – не знаю, а Дама сердца, пардон, уже супруга, не сообщила. Да и узнал об этом мой друг только после женитьбы, причем без «выноса мозга» и развития темы. Мудрая женщина? Просто искренне любящая…
