Мерный гул самолета вывел меня из дремотного состояния. Высоко, в безоблачном небе лебедем плыл он над нами на северо-запад.
- В Москву полетел, - сказал негромко Кузьмич.
В голосе у него мне показалось что-то мечтательное, и я его подколол:
- Завидуешь, что не в нем?
- Нисколько! Ни капельки. Ни на кусочек мизинца!.. Москва… Суматошная жизнь.
Кузьмич возразил почему-то поспешно и возбужденно, как человек, уличенный в чем-нибудь очень постыдном, и показал кончик пальца, который, по его уверению, был даже больше, чем его стремление в Москву. Палец был указательным.
И для того, вероятно, чтобы отвести от себя даже тень подозрения в одном из семи смертных грехов, он все также взволнованно произнес:
- У меня была возможность переселиться в Москву, но я отказался.
- Да ладно тебе!.. – воскликнул я недоверчиво и посмотрел на приятеля, как на отпетого чудака. – И чем же тебя не устроило столичное житиё?..
Каких только копий не сломано в борьбе за любую возможность проживания в Москве, а он, видишь ли, «отказался»! И ради чего? Ради здешней полунищенской жизни, ради постоянного статуса: временно безработный?..
Мы с ним трудились урывками – так получалось - на частников. Частники разные, но условия у всех один к одному, как под копирку: из тебя стремятся выжать все соки, а тебе заплатить с гулькин нос, или меньше и этого. Если проявишь характер, то сразу – взашей, сразу вердикт: «Вы уволены!»
И такое приходилось терпеть: кругом безработица, и еще немаловажное – возраст. Мы с ним уже размечтались о пенсии, но пенсию властно от нас отодвинули. Мы оказались в центре абсурдной трагикомедии: наниматели нас не берут – старики, отработанный материал, а по закону – уж не такие и старики, по закону мы вполне продуктивны.
Конечно, и в Москве сейчас жизнь для многих не медом намазана, подумалось мне, но зачем-то все рвутся туда. А Кузьмич отказался! Или это патологический казус, или – вранье. И я решил разобраться. Если вранье, выведу хвастуна на чистую воду. Обстановка позволяла детально исследовать этот нонсенс.
Мы с Кузьмичом находились за городом, на рыбалке. К полудню клев почти прекратился, и мы, оставив на произвол свои снасти, заварили уху. Потом блаженно расслабились. Я лежал на траве, покрытой брезентом, а Кузьмич присел на пенек и принялся налаживать спиннинг. Его тяготило пассивное ожидание клева, и он дополнительно решил поблеснить.
- И что же сподвигло тебя на такой стоический подвиг? – повторил я вопрос. - Давай, говори про свой эксцентричный поступок!
- История долгая, - ответил вяловато Кузьмич.
- Так время навалом, и никто нас никуда не торопит… Излагай, излагай, не надо жеманничать.
Кузьмич еще поломался немного и начал:
- С точки зрения многих, я удачно женился. И я был такого же мнения. Жена, как говорил товарищ Саахов, прекрасна по всем показателям: спортсменка, комсомолка и прочее… Но все почему-то считали, что для меня было главное – тесть. Он был секретарем областного комитета КПСС, а это – полноправный хозяин всего региона. Я, при женитьбе, не ставил на его должность, просто мы полюбили друг друга и решили быть вместе.
«Что-то тут не того», - подумал здесь я. Я вспомнил фильм «Кавказская пленница», вспомнил сумасбродство Саахова и мысленно сопоставил данные Кузьмича с данными его благоверной. У него – косолапость, курносость, ушастость, да и во лбу далеко не семь пядей. А она и сейчас очень многим на зависть. Вряд ли в далеком том прошлом он был неотразимым красавцем, или «принцем на белом коне». Впрочем, как говорится в пословице, любовь зла…
Понять до конца, почему такое случилось, было бы тоже неплохо, но меня больше интриговал отказ этого косолапого чудика от московской прописки. И я его внимательно слушал.
- Мой тесть и здесь тогда жил припеваючи, - продолжил Кузьмич, - но он все мечтал о Москве. Сам просто так он туда перебраться не мог – он номенклатурный работник. Они сами про себя ничего не решают, их кукловоды двигают с места на место. Так вот, если нельзя самому, то захотел отселить в Москву дочь: чего ей чахнуть в провинции. Брат в Москве у него. Схема была такая: она кончает здесь институт и сразу в Москву. Поживет сначала у брата, а там выйдет замуж, конечно, по-умному - за москвича, и все у нее образуется. Но в этих планах получился прокол: она здесь вышла замуж. За меня, как сам понимаешь. И у тестя возникла дилемма: или оказаться от затеи с Москвой, или думать уже об обоих. Он не отказался. Думал, что брат согласится и нас двоих приютить… Вот такая преамбула.
Кузьмичу, насколько я его понимал, предлагали Москву в советское время. Тогда Москва была почти недоступна. В командировку в Москву выезжали только по вызову, место в гостинице – только по брони министерства. А ему предлагали, как он утверждает, работу, прописку, жилплощадь. Провинция задыхалась в тисках тотального дефицита, а в Москве и тогда было все. Конечно же, тесть его был и прозорлив, и практичен.
Я с ним не то чтобы сильно знаком, но знал о нем многое. Сейчас это – дряхлый и нудный старик. Брюзжит постоянно на все: на никчемную власть и сплошной геморрой, на язву и несварение желудка. Но я помнил его и в те времена, с которых начал Кузьмич. Тогда его тесть был одно загляденье: энергичный, ухоженный, статный… Золотые очки, галстук, строгий костюм… Любил красоваться по телевизору. Говорил всегда задушевно и поучительно, как с ребятишками в детском саду. Говорил все больше о планах. Заверял, что скоро будет всем хорошо. Конечно, только при его неустанном правлении. О недостатках говорил неохотно. Называл их тяжким наследием от прежнего руководства и кознями диссидентов – подлых прихвостней догнивающей буржуазии.
А Кузьмич прервал свой рассказ и выжидающе смотрел на меня:
- Тебе действительно интересна эта бодяга??
- Давай, давай говори. Интересна.
- Я, честно признаюсь, - сказал исповедально Кузьмич, - что ни о каких преференциях я вовсе не думал. Рассчитывал на себя: у меня - диплом инженера, а работы – навалом. Но, хочешь не хочешь, а от должности тестя мне кое-что доставалось. Не проработав и года, я уже стал начальником слесарного цеха. Думаю, что тесть повлиял. Он, конечно, заботился не обо мне, а о дочери, чтобы ей жить в достатке… Жили мы у него, так они настояли. Но он маниакально мечтал о Москве.
Его брат работал в военном НИИ, заведовал какой-то лабораторией, имел ученую степень. Он, по словам тестя, мог свободно зачислить к себе и меня. Это реально: я все-таки закончил технический вуз… Значит – сначала работа, прописка, жилье у тестева брата, а потом нам помогают с отдельной квартирой. Вот так я и мог бы обосноваться в Москве…
- И что же? – не удержался я от вопроса. – Что здесь-то тебе помешало?.. Брат пошел на попятную?
- Да нет, брат тестя поддерживал такую идею, действительно гарантировал и жилье, и прописку.
- Тогда совсем не понятно…
Кузьмич передернул плечами, поморщился, как от чего-нибудь кислого, и продолжил рассказывать:
- Как-то за ужином тесть сообщил: «Звонил мне сегодня Владимир. Собирается вместе с Риммой приехать к нам в гости. Я, понятно, ответил, что рады безмерно таким желанным гостям».
Владимир – это брат тестя, тот самый, к кому нас хотели пристроить, Римма – его жена. Новость была из приятных: можно было реально ускорить близость к Москве.
Мы, естественно, подготовились к встрече, и на вокзал отправились всей семьей, на двух черных Волгах. Одна – персональная, закрепленная за тестем, другую он взял тоже из их гаража… Дело было во вторник, под вечер. Мне пришлось отпроситься с работы, а тесть – он сам себе голова.
На перроне братья долго обнимались и целовались, болтали о разном: о здоровье друг друга, о здоровье супруг, о погоде… Перрон уже весь опустел, багаж шофера уже утащили в машины, а они все стоят, обнимаются, и воркуют, как голуби. Как будто дома не смогут наговориться. Причем, я заметил, что говорил все больше москвич. Он был довольно несимпатичен: голова с огромнейшей лысиной и толстыми серыми бакенбардами, нос длинный, тонкий с синеватыми жилками. Супруга его, напротив, приятная женщина – полная степенная дама… Только минут через сорок удалось нам тронуться восвояси.
Жена моя села рядом с шофером, а мы с дядей Володей, - так он представился нам с женой на вокзале – на заднем сиденье. Посадить меня рядом с ним запланировал тесть – для лучшего ознакомления друг с другом. Тетю Римму тесть увел во вторую машину.
О приезжем Кузьмич говорил с гримасой заметного пренебрежения:
- Дядя Володя сразу показал себя уж чересчур общительным человеком. Он, как флюгер, вертел головой, смотрел на все через окна машины, и торопливо говорил обо всем, что ему приходило на ум: об условиях в поезде, о погоде в Москве, о выборах президента Америки. Перепрыгивал с темы на тему, как воробей – с ветки на ветку. Следить за его словами мне было сложно и утомительно.
- Как у вас здесь с погодой? – спрашивал он и тут же, говорил, не дожидаясь ответа, – у нас, знаешь ли, сплошные дожди! Дождь, дождь, дождь… За все лето один раз видели солнце. Все лето – в плащах!
- У нас всегда летом тепло, - едва успевал вставить я.
- Да?.. Ну и отлично! А как у вас с фруктами?.. Мы сейчас по какой улице едем?..
- По Адмиралтейской…
- Да-а?.. Что ты!.. Не узнаю… Я, знаешь ли, был здесь три года назад… Почти месяц прожил… Так, о чем это я?.. Да, о поездке… Мы все думали, куда нам в отпуск податься?.. Мне предлагали путевку в наш санаторий, что в Кисловодске. Нет, решили мы с Риммой Яковлевной, в этот раз съездим на Волгу. К вам. Пожаримся на солнце, рыбку половим… Как, рыбка-то ловится?.. В Москве совсем плохо стало – только океаническая рыбешка…
- Я слушал и удивлялся, - усмехнулся Кузьмич, - как с таким болтливым характером его держат на режимном объекте?
Кузьмич говорил с такими подробностями, как говорят обычно о том, что видят сейчас, или о том, что было не раньше, чем накануне. Такое бывает, когда человек был так потрясен происшедшим с ним в прошлом, что оно, будто явь, опять всплыло в его памяти.
- Я уже измотался порядком, слушая этот словесный калейдоскоп, - рассказывал дальше Кузьмич. – Оборвать его – неудобно: на него серьезные виды. Но и терпенье не безгранично. Однако я выдержал. Вздохнул облегченно, когда, наконец-то, шофер подвел машину к подъезду, а сзади приткнулась наша вторая машина.
Кузьмич опять вопросительно посмотрел на меня:
- Продолжать? Тебе интересно?.. Сам же спросил о причинах моей не поездки в Москву.
- Продолжай, - сказал ему я. – Конечно же, интересно. Иначе бы не спросил.
И Кузьмич продолжал:
- За столом все слушали только дядю Володю. А он рассказывал, рассказывал и рассказывал… Рассказывал обо всем, и ничего путного.
Первым не выдержал тесть. «Пойду я, пожалуй, - поднялся он из-за стола. – Поздновато уже, а завтра мне надо рано вставать…»
Тетя Римма принялась распаковывать вещи, жена моя стала убирать потихоньку посуду, а дядя Володя все тарахтел без умолку. У меня от его многословия начала гудеть голова, а надо делать вид, что внимательно слушаю, что мне интересно – может обидеться. Чтобы как-то отвлечься от его болтовни, я предложил включить телевизор.
Включили. Шел фильм «Белорусский вокзал»,.. Дядя
